Интервью
Петр СВИДЛЕР: «ПОРОЙ ИСКРЕННЕ УДИВЛЯЮСЬ ТОМУ, ЧТО У МЕНЯ ПОЛУЧАЕТСЯ ГДЕ-ТО ХОРОШО ИГРАТЬ»

Разговор с Петром Свидлером проходил на втором этаже питерского шахматного клуба. Знаменитый дом на Большой Конюшенной из-за раннего времени был пуст, только изредка кто-то из сотрудников неслышно пробирался мимо и скрывался за высокими дверями напротив. Свидлер, поудобнее разместившись на диване, выложил перед собой смартфон, который время от времени издавал низкое гудение – шла онлайн-трансляция матча сборной Англии по крикету. Это предопределило первый вопрос.

– Чем объясняется ваша любовь к Англии?

– Это как-то само собой сложилось: сначала литература, потом по питерскому каналу прошел целиком сериал про Дживса и Вустера, с которого началась любовь к английскому телевидению, не проходящая до сих пор, наконец, музыкальные пристрастия к музыке конца 1960-х и начала 1970-х годов. Ну и в первую очередь язык – я молчать не люблю, поэтому довольно рано приучил себя общаться и читать по-английски. В доме возникла обширная, хотя и периодически раздаваемая на сторону библиотека: время от времени я поддаюсь на уговоры жены и ее прочищаю. В результате пара полок отправляется членам разных сообществ типа отдам даром. После этого появляется место, куда можно поставить новые книги. Мне очень нравится эта страна, хотя знакомые англичане утверждают, что жить там не так хорошо, как навещать наездами.

– Может быть, это следствие какой-то внутренней близости между Питером и Европой?

– Возможно. Но я не могу причислить себя к правильным любителям родного города – я его не так хорошо знаю. Понимаю, что эту ошибку надо исправлять, к примеру, водить по городу детей и в процессе объяснения узнавать что-то самому. Но это один из проектов, который пока так и остается проектом. Такой же как, к примеру, перечитать всю русскую классику.

– Наверное, просто времени не хватает…

– Ой, я очень легко нахожу свободное время! Если бы я почувствовал, что это просто необходимо и почему-то важно, то наверняка бы нашел…

– Так вы что предпочитаете: диван, прогулку, компьютер?

– Диван и компьютер – это один блок. Они друг без друга не живут. Я не против гулять, если я хорошо знаю, куда иду. Меня сильно раздражают бесцельные прогулки. Не люблю выходить из дома и идти, грубо говоря, куда глаза глядят. Я сперва всегда стараюсь дома представить себе маршрут, по которому мы пойдем, скажем, с детьми.

– Питер славится своей дурной погодой осенью и зимой. А вы можете позволить себе мигрировать куда-то на холодное время года?

– Это трудно, потому что невозможно. Обязательная программа и так уводит меня из города примерно на полгода. Потом – дети привязаны к школе. Когда они еще были маленькими, то об этом можно было думать. Нет, мы вросли в эту почву, нам нелегко будет сняться, даже если захотим.

– А другие виды спорта играют в вашей жизни важную роль? Знаю, что внимательно следили за выступлениями «Зенита»...

– Теперь менее внимательно, чем раньше. Скорее, послеживаю. В футболе еще болею за «Арсенал». Причем за английский клуб я болел задолго до перехода туда капитана сборной России. По телевизору я готов смотреть любой бильярд. В позапрошлой жизни много времени посвятил этому виду, что-то умел, и мне доставляет огромное удовольствие следить за тем, как играют настоящие мастера. Руки уже не слушаются, но осталось понимание того, насколько здорово они все делают.

Но самая большая страсть у меня к крикету, особенно в исполнении сборной Англии. Матч между сборными Зимбабве и Бангладеш я уже, наверное, не стану смотреть, но лет пять назад смотрел бы от начала до конца, совсем был больной. В 1999 году я поехал к Найджелу Шорту на, условно говоря, сборы. Как раз в то время проходил Кубок мира по крикету, он мне тогда и сказал: «Хватит шахмат, поедешь приобщаться к новому». С тех пор не могу остановиться.

СИЛЬНЕЙШЕЕ ПЕРВЕНСТВО В МИРЕ

– У вас уже есть шесть титулов чемпиона страны. Вы будете продолжать повышать эту рекордную планку?

– Никогда не стремился поставить какой-то рекорд. В прошлом году, когда выяснилось, что по числу титулов я догнал Таля и на один отстаю от Ботвинника, я узнал об этом на церемонии закрытия. Меня идея догнать и перегнать Патриарха нисколько не занимает. Просто для меня это очень важный турнир и по каким-то причинам он складывается для меня лучше большинства других. При этом чемпионат нашей страны все равно будет, на мой взгляд, сильнейшим внутренним первенством в мире.

– Вы уже давно участвуете в этом турнире и, наверное, можете сказать: он развивается или, напротив, стагнирует?

– На мой взгляд, по организации и условиям для самих шахматистов он становится все лучше и лучше. Правда, не раз менялся его формат. Когда я начинал, игралась швейцарка, потом пробовали и нокаут проводить, и круговики. Я очень люблю круговые турниры, может быть потому, что играю их не так много, чтобы они мне порядком надоели. Конечно, можно спорить о том, стоит ли ограничивать число участников суперфинала 8 гроссмейстерами, как это было в прошлом году. Почему не десять-двенадцать? Учитывая, что кто-то попадает в суперфинал персонально: три призера прошлого года, какие-то люди по рейтингу, то остается крайне мало мест для отбора. То есть для шахматистов второго эшелона, выступающих в очень сильной и ровной высшей лиге, остается всего, предположим, два места, хотя туда вполне могло бы выходить четыре человека. Это – недостаток, поскольку сокращается ротация, и молодым талантливым шахматистам остается меньше шансов на то, чтобы на подъеме сыграть с самыми сильными мастерами.

Хотя для меня, как постоянного участника чемпионата России, количество соперников тоже важно. Раньше первенства часто проходили зимой – это сейчас их начали по времени немного сдвигать, а в эти месяцы календарь упакован очень жестко. Небольшое количество туров означает, что чемпионат удастся провести на хорошем уровне и в нем выступят те, кого часто приглашают на различные турниры.

– На вас воздействует окружающая обстановка, сам зал, к примеру?

– Для меня это очень важно. В ходе турнира создается правильный настрой, который, понятное дело, идет изнутри, но если ему что-то в состоянии помочь, то это только приветствуется. Приятно играть в красивом зале, куда приходят люди – он дает дополнительные полпроцента мотивации, а это немаловажно.

– Наличие зрителей вам мешает или, напротив, подбадривает?

– Точно не мешает. Хотя у нас не бывает миллионных аудиторий. Когда в зале стоит восемь камер и идет комментарий на двух языках, то я понимаю людей, которые остаются дома и наблюдают за происходящим по компьютеру. Они могут выбрать интересный угол, получают более крупные планы, да к тому же какие-то гроссмейстеры рассказывают им, что происходит. Так что битком набитого зала в эпоху интернета мы, скорее всего, не увидим.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ БЕЗ ЖЕЛЕЗЯКИ

– Вы часто выступаете в роли комментатора. Это один из способов заработать?

– Не только. Я был одним из первых, кто занялся этим всерьез в конце 1990-х годов, когда не было никакого аудио и приходилось пользоваться клавиатурой. Открывался чат-бокс и ты там вбивал свое мнение, объяснял людям, что куда идет. Живой комментарий шахмат высокого уровня заставляет довольно сильно напрягаться: нужно понимать, что происходит на доске. Те, кто занят игрой, постоянно включены в процесс и совершенно по-иному все оценивают — даже специалисты поражаются тому, сколько шахматист видит во время игры. Со стороны же, чтобы не нести откровенную ахинею, нужно фактически играть партию, причем за двоих. При этом я, комментируя, стараюсь не прибегать к помощи компьютера. С железякой проще, но она включена у всех. С одной стороны, тебе постоянно указывают на ошибки, допущенные при анализе – окошко чат-бокса осталось. С другой стороны, я предупреждаю всех заранее, что не пользуюсь компьютером: вот смотрите, как происходит процесс мышления относительно неплохого шахматиста. Конечно, если бы я сидел за доской, то просчитал бы этот вариант несколько раз и, возможно, увидел там все эти ошибки.

Так что я использую возможность комментировать еще и для того, чтобы заставить себя по четыре-пять часов в день интенсивно думать о шахматах. Проблема в том, что я плохо работаю самостоятельно, когда никто меня пинками не подгоняет. В это время я легко нахожу интересную книгу, что посмотреть по телевизору, с удовольствием отвлекаюсь на детей.

– Вопрос о роли компьютера в жизни шахматиста стал уже банальным...

– Он постоянно включен, иначе КПД падает, причем не в разы, а на порядки. Конечно, компьютер надо периодически отключать и думать самому, чтобы не забыть, как это делается, но в особо сложных счетных позициях это абсолютно нерационально. Ты находишь какую-то критическую позицию, скармливаешь железяке и дальше ее подталкиваешь. Железяка анализирует очень глубоко и хорошо, но ей необходимо говорить, что смотреть.

ЛЮБОВЬ К ПРОЦЕССУ ИГРЫ

– Можно ли сказать, что с развитием дебютной теории творчество самого шахматиста начинается с десятого или пятнадцатого хода?

– В целом да, хотя есть какое-то количество самобытных и талантливых шахматистов, которые создают дебютную моду. Другие ей следуют, при этом таких, естественно, большинство. Это стало особенно заметно, когда Крамник начал играть черными русскую партию – дебют, который раньше никому не нравился и считался бесперспективным. Вскоре тех, кто ни разу не играл русскую партию, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Есть люди, которые поднимают целые дебютные пласты, к их числу относятся, несомненно, Крамник и Морозевич. В случаях с такими людьми серьезная работа может начинаться уже в ранних позициях. Конечно, не на третьем ходу, но простор для творчества по-прежнему существует. Речь не идет об открытии чего-то нового, скорее, реанимации хорошо забытого старого. Но это очень трудоемкая работа, и не все готовы ее делать – гораздо проще начинать с какого-то момента, до которого тебе все уже показано мастерами.

– Насколько возможно предсказать варианты действий соперника?

– Если игра идет форсированно, то существует масса вариантов, при которых ответ доступен. Я имею в виду не приближение к ответу, а конкретный ответ. Отчасти из-за лености, отчасти от того, что мне очень нравится сам процесс игры, или в силу сложившейся еще в детстве привычки обрывать анализ на оценке «неясно» я нередко откладываю продумывание ситуации на доске на потом. Если стремиться к вершинам, то мой подход несколько любительский. На эту тему даже произошел короткий диалог с Гарри Кимовичем, с которым мы играли в одном турнире. Я получил в своей партии какую-то крайне интересную позицию, задумался, пришел к какому-то выводу, сделал ход и вышел за сцену, где гулял Каспаров. Он посмотрел на меня с какой-то жалостью и сказал: «Ты понимаешь, что у нормальных людей анализ в такой позиции только начинается?!»

Повторюсь, мне очень нравится процесс игры. Поэтому если я убежден, что ситуация на доске неясная и при этом достаточно равная, то меня это вполне устраивает. Я очень легко иду на игровые позиции без перевеса, поскольку считаю, что за доской разобраться с этим и интересно, и возможно.

– Вы азартны?

– Наверное, да. В шахматах это неплохо, хуже бывает в других сферах. Любой участник практически всех спортивных игр без этого элемента будет сильно страдать. Если тебя соревнование не увлекает, то ты очевидно лишаешься преимущества в борьбе с людьми, которых это заводит. Они будут более мотивированными и собранными, чем ты.

– Волнение у вас проходит после первого хода?

– Оно у меня начинается за три часа до партии и продолжается все это время. Мандраж, конечно, не совсем проходит, но в тот момент, когда пускают часы, ты успокаиваешься, поскольку отчетливо понимаешь, что теперь все зависит только от тебя. Те вещи, которые можно было учесть перед игрой, уже остались в прошлом. А за три часа до начала меня начинают терзать сомнения: как играть, что будет, если… Отчасти это связано с моей недостаточной дебютной подготовкой. Будь она железобетонной, я бы так не волновался.

– Но, естественно, вы пытаетесь прикинуть, какой вариант выберет соперник?

– Конечно. Но мне в последнее время очень редко удается угадать намерения противника, и это для меня дополнительная проблема. Не имея какой-то атомной идеи в ответ, проще играть, вспоминая домашние заготовки. Но если какие-то варианты полгода не повторял, то приходится изобретать все заново. Состояние, когда ты сидишь и вспоминаешь, что у тебя было записано, намного хуже, чем если бы ты играл с чистого листа. Вместо того чтобы сосредоточиться на игре, ты пытаешься визуализировать, как выглядит та страничка. Очень отвлекает и часто бывает контрпродуктивно.

– Вы знамениты своей привычкой ходить по залу. Говорят, что если шахматисты долгое время проводят друг напротив друга, то может происходить обмен мыслями…

– Никаких доказательств этому нет, но у меня есть глубокое убеждение, что, находясь подолгу за доской, ты можешь уловить эмоциональный настрой соперника. Когда позиция мне не нравится, я стараюсь больше времени проводить за сценой, чтобы не показать свое отношение к тому, что происходит на доске. Но размышления не прекращаются ни на минуту. Возможно, мне спокойнее и легче думать на ходу или в каком-то месте, где мое персональное пространство никто не нарушает.

– Каким образом вы ведете расчет вариантов?

– Есть, например, такое понятие, как дерево вариантов. Когда видишь перед собой незнакомую позицию, то пытаешься определить круг осмысленных ходов, которые можно сделать. Потом в первом приближении стараешься оценить каждый из них. Если тебе не нравится, то идешь глубже.

Существуют очень красивые примеры на эту тему. Например, белые ведут матовую атаку на королевском фланге, и довольно быстро определяется набор жертвенных продолжений, при которых мат вроде бы неизбежен. Вообще-то незнакомая позиция обычно сразу вызывает у тебя ощущение – есть здесь мат или нет. Так и здесь. Но тыкаешься-тыкаешься — мата нет. Приходится возвращаться к началу, после чего понимаешь: если сделать промежуточный ход, никакого отношения к королевскому флангу не имеющий, зато открывающий на будущее диагональ для слона, то через пятнадцать ходов им-то и будет объявлен решающий шах. В этом случае все работает.

Таков классический пример: строишь дерево, доходишь до определенной точки, и если эта точка тебя не устраивает, то, возможно, на самом первом уровне отыщутся кандидаты, которые в ином случае тебе в голову никогда бы не пришли. Даже в классическом пятиминутном блице, в который играли наши, так сказать, праотцы, в значительной мере основанном на интуиции, у тебя все же есть возможность один-два раза за партию провести глубокий расчет.

– Блиц полезен для гроссмейстера?

– Так сказать, наверное, нельзя. Блиц очень зрелищен и просто доставляет удовольствие. В него играть приятно, особенно, когда играешь хорошо. А если еще и немного пригасить соревновательный элемент! Убрать его в состязании между двумя приличными шахматистами почти невозможно, даже если они будут играть в гостиничном номере на щелбаны. Такое случается очень редко: собираются пять-шесть человек, которые как минимум приятели, а может быть и друзья, и возникает соответствующая обстановка. К примеру, на сборах национальной команды, отношения в которой варьируются от хороших до очень хороших.

С другой стороны, можно использовать блиц для того, чтобы наиграть новые дебюты, которые до этого освоены тобой теоретически. В этом случае ты можешь отчетливо представить себе, что происходит по окончании дебюта, куда идут фигурки в миттельшпиле. Для этого полезно сыграть тематический блиц-матч партий в двадцать с человеком, который в этом дебюте хорошо разбирается. Он первое время будет тебя постоянно носом тыкать в ошибки, поскольку хорошо знает, куда и что ходит.

ЗОРКИЙ ВЗГЛЯД АЛЕКСАНДРА ГРИЩУКА

– Бывает, что вы себя удивляете?

– Это может показаться позой, но я порой искренне удивляюсь тому, что у меня получается где-то хорошо играть. Когда я вернулся из Китая, где сборная неудачно выступила на командном чемпионате мира, а у меня, объективно говоря, была одна из низших персональных точек в карьере, то пребывал в совершенно депрессивном состоянии. Я был уверен, что на начинающемся через пять дней чемпионате России мне рассчитывать не на что. Но я выиграл суперфинал за тур до конца. Почему – не поймешь…

– Вы прислушиваетесь к мнению своих коллег о своей игре?

– Некоторых. Есть у меня пара человек, чье мнение для меня важно. Например, я стараюсь внимательно слушать и пытаюсь, если это возможно, принимать на вооружение то, что говорит мне Саша Грищук. Я точно знаю, что он мне дурного не посоветует в силу сложившихся отношений. Опять же жизнь не раз показывала, что у него очень зоркий взгляд на вещи.

– Он советует вам и в покерных делах?

– С ним было много разговоров о стратегии. В покере я любитель, он – в меньшей степени. Я воспринимаю покер как способ «переключения головы», к тому же там гораздо очевиднее узнаешь что-то новое. В шахматах можно посмотреть новые варианты или обновить дебютный репертуар, но это все – косметический ремонт. Меняющие жизнь просветления сейчас случаются там не так часто. В покере же захватывает не только соревновательный элемент. Главное, что меня привлекает, это ощущение, что я чему-то учусь. Там есть огромный простор для самосовершенствования.

– Вам приходилось прибегать к расчетам жизненных ситуаций?

– Рациональный подход к жизни — это стандартная профессиональная деформация, когда возникает ощущение, что жизнь можно просчитать. Но это редко выполнимо, поскольку существует огромное количество переменных. Однажды я провел длинный и очень качественный расчет, который в принципе реализовался, но его итог вместо положительного оказался вовсе не хорошим.

ДИНАСТИЯ СВИДЛЕРОВ? МАЛОВЕРОЯТНО

– Морозевич рассказывал, что долго самостоятельно выбирал вид спорта, которым собирался заняться. В конце концов он остановился на шахматах. А как вы решили стать шахматистом?

– Мой папа немножко играл в детстве, и, как большинство советских родителей, считал, что шахматами заниматься не вредно. Когда мне было шесть с копейками, то мне показали фигурки и потом никак не могли уже от них оттащить. Я очень завидую моим папе и маме, поскольку я бы дорого дал, чтобы четко понять, чем будут заниматься мои дети. Склонности к шахматам у них нет никакой, ну и слава Богу! Конечно, такая поза свойственна представителям любых профессий, которые часто говорят: нет, только не это. Хотя есть и врачебные династии, и шахматные – у нас в городе есть как минимум одна. Но у шахматиста не такая легкая жизнь, как кажется. К тому же попытка встроить детей Свидлера в систему окажется изначально сложнее, чем у других: к ним будет с самого начала повышенный интерес. Я не стал бы их удерживать, если бы знал, что это им интересно и у них есть что развивать. Но я этого не вижу.

– Зато дома стояла бы тишина…

– Да, было бы потише, чем сейчас. С высоты своего «пожилого» возраста я вообще не могу понять, когда там кончается заряд. Нельзя сказать, что мы их не загружаем: оба ходят в музыкальную школу, занимаются английским, посещают физкультуру. Тем не менее, предоставленные сами себе, они могут за пять минут создать вокруг страшный хаос.

– А вам не сложно с нынешним молодым поколением? Они ведь совершенно другие, родились и выросли в эпоху компьютеров и шахматных программ…

– В этом, на мой взгляд, и заключается основная разница. Чисто по-человечески, я не чувствую себя чужим на этом празднике жизни. У меня хорошие, местами рабоче-товарищеские отношения с молодыми ребятами. Сам я себя считаю достаточно продвинутым компьютерным юзером, но, понятно, что люди, которые с этого начинают, имеют несколько иную перспективу. Им проще, веселее все это дается.

– Как сохранить мотивацию после двадцати лет занятий шахматами?

– Это основная моя проблема. Сказать, что она сохраняется в неизменности, не могу. Мне очень важно четко себе представлять, что конкретно меня ждет впереди. Но теперь, когда известно, что в марте пройдет турнир претендентов на звание чемпионата мира, появилась какая-то цель. Это будет локальным турниром всей жизни, поскольку в случае неудачи придется вновь выигрывать Кубок мира. Но это не тот турнир, где победу можно предсказать заранее.

– Много нареканий вызывала система определения чемпиона мира...

– Может быть, такая позиция неправильна, но я всегда считал: проводите как хотите, но только объявите об этом заранее, и после этого не трогайте. Я очень люблю круговики – восемь человек в два круга для меня оптимальный вариант. Но я так же был бы готов играть претендентские матчи и не делал бы из этого трагедии. Любой формат имеет свои достоинства и недостатки, но ФИДЕ имеет тенденцию передумывать. И вот это очень мешает. Сейчас объявлен календарь на ближайшие четыре года. Если удастся его выдержать – пусть уже появились к нему претензии, может в дальнейшем возникнуть еще какой-то конфликт интересов – будет большим делом. Кстати, тогда сама собой решится и основная проблема шахмат последнего времени, когда попытка объяснить заинтересованному, но не включенному в систему человеку, как определяется чемпион мира по шахматам, заканчивалась на 40-й секунде. Человек либо начал клевать носом или разводил руками и удивленно спрашивал: «Правда? Вот так даже?»

Александр КОБЕЛЯЦКИЙ