Интервью
Виктор Чёрный: «РАДИ УЧЕНИКОВ И ЖЕНЩИН Я СПОСОБЕН ПОЧТИ НА ВСЁ!»

7 августа известному московскому тренеру Виктору Аркадьевичу Черному исполнилось 70. Но юбиляру не дашь его лет – энергичный, спортивный, подтянутый Виктор Аркадьевич ведет активный образ жизни: тренирует, играет сам, занимается спортом и даже… прыгает с парашютом! Его сила – оптимизм и неуемная энергия. Его слабость – женщины. Его отличительная черта характера – склонность к авантюрам. Все вместе дает удивительное сочетание. Наша немного сумбурная, но весьма продолжительная беседа оставила массу впечатлений…

Мария Фоминых

ЧЕМ ВОРОВАТЬ, ВЫ ЛУЧШЕ В КРУЖОК ЗАПИШИТЕСЬ

– Как Вы пришли в шахматы?

– Я начал играть в шахматы довольно поздно, классе в шестом, да и никогда серьезно не играл. Раньше в таком возрасте, как сейчас – с 4-5 лет, вообще никто шахматами не начинал заниматься. Я кандидатом в мастера стал только лет в 25-26. У нас во дворе на Плющихе, где я жил, открыли красный уголок, доски были, а фигур шахматных не было. И мы с ребятами пошли в районный Дом пионеров, который находился рядом, «присмотреть» фигурки. Нас поймали и сказали: «Чем воровать, вы лучше сначала в кружок запишитесь!».

Так я попал к Воронкову, отцу известного сейчас журналиста Сергея Воронкова. А Борис Григорьевич вел у нас шахматный кружок. Вместе со мной у него занимались такие известные шахматисты, как Саша Томсон, Саша Куинджи (он был призером чемпионата мира до 20 лет), Махач Татаев, Володя Либерзон, а также Саша Храмцов, Саша Золотарев – мои, наверное, самые лучшие друзья из шахматистов. Правда, большинство из них уже умерли.

Борис Григорьевич Воронков был моим единственным тренером. Он помогал нам не только в шахматах, часто ходил в школу меня выручать, потому что меня «футболили» из одной школы в другую…

– Вы плохо учились?

– Нет, учился-то неплохо, но я такой был… немножко подвижный.

– Разбили окно в школе?

– И окно тоже. Я помню, как однажды отличился на уроке в своей первой школе. Возле Киевского вокзала раньше была 31-я школа, а сейчас там народный суд. У нас как раз новая учительница появилась, очень полная. Она мне задала какой-то вопрос по географии, а я ей говорю: «Я Вам сейчас отвечу, только Вы мне сначала скажите – а сколько Вы весите?». Родителей, конечно, вызвали на педсовет, а я так и не узнал, сколько она весила. Я перешел в другую школу, потом снова. А Воронков, если у меня опять появлялись проблемы, приходил в школу и говорил, какой я хороший шахматист, что меня не надо выгонять.

– Вы известны как тренер. А успехи в качестве игрока у Вас были?

– В шахматы я никогда сильно не играл. Мой максимальный коэффициент – 2345. В 2003 году я выиграл турнир в Сестрорецке, под Питером. А до этого в 1995-м выиграл турнир в Потсдаме, куда ездил со своими учениками. Это был международный турнир, но не очень сильный, там играли шахматисты с рейтингом не выше 2300.

Просто я, честно говоря, вырос на блице. Я все студенческие годы, да и после, мог играть в блиц на ставку целыми сутками. Это как семечки – грызешь, пока не кончатся. Играл в Эрмитаже, Сокольниках, раньше эти места пользовались большой популярностью. Приходил в сад «Эрмитаж», сидел там с «клиентом» до закрытия, а потом брал его к себе домой на ночь и мы продолжали. Я давал фору и «обувал» таких людей прилично. Утром я уже иногда давал деньги на метро, потому что человек все мне проигрывал и ему уже не на что было ехать. Но иногда встречался с сильными шахматистами, с Лешей Выжманавиным, Валентином Арбаковым, Валерой Царевым. Дима Гуревич у меня дома бывал, он закончил МИИТ и уехал в Америку, сейчас там президент федерации.

С Димой Гнесиным часто играли. Карен Григорян, 7 раз выступавший в финале чемпионата СССР, как-то звонит мне и говорит со своим характерным акцентом: «Я тут какому-то юнцу проиграл четыре тысячи!» А это были огромные деньги. Я его спрашиваю: «А как его звали-то, как он вообще выглядит?» Он отвечает: «Да худенький такой, не то Гресин, не то Гнесин…». Я ему говорю: «Да ты дурак, что ли, это же один из сильнейших блицоров Москвы!» А он ему еще фору давал – минуту к трем. Он бы на равных попробовал его обыграть. Гнесин был моим учеником, очень способный парень. Но, к сожалению, кроме шахмат играл и в другие азартные игры и трагически погиб. В гостях на Плющихе у меня кто только не был!

Последнее десятилетие не блицую, потому что очень много работаю, веду занятия по 5-6 раз в неделю. Но играть люблю, сейчас собираюсь в Калугу на Мемориал Циолковского. Еще я выступал за студенческое общество «Буревестник». А учился я очень долго, потому что постоянно брал академические. Много прогуливал, постоянно проводил время в Сокольниках: мы там играли в блиц, пиво пили, общались с девочками. Я учился лет одиннадцать, поступил в 59-м, а закончил в 70-м. После школы два года работал радиомонтажником, потом поступил в МАИ – авиационный, потом перешел в МАТИ – это технологический, а закончил все-таки Завод-ВТУЗ МАИ, где одну неделю работал, а одну учился, по специальности радиоинженер. Я закончил авиационный, но с техникой всегда был «на Вы», я эту технику, как говорится, в гробу видал! Поэтому, работая радиоинженером, в начале 70-ых годов пошел в наш районный дом пионеров и устроился тренером по совместительству. Одним из моих учеников был ныне известный тренер Вульфсон Владимир Викторович, с которым мы уже более трех десятилетий работаем вместе во Дворце. А в начале 77-го я полностью оставил работу по специальности и перешел постоянно работать тренером во Дворец.

А еще я, кстати, учился в МАИ вместе с Аликом Рошалем.

– Вы с Рошалем дружили?

– Не дружил, но мы симпатизировали друг другу. Человек он, конечно, был очень умный и остроумный, но большой циник. Знал очень много анекдотов. И я с ним потом встречался пару раз на дне рождения Мурада Аманназарова (мой бывший ученик, а ныне директор издательства «Русский шахматный дом»). Пили вместе, обменивались анекдотами, про женщин любили поговорить.

С Мурадом Аманназаровым

А в институте Алик же тоже был такой прохиндей, но очень способный, правда. Рошаль все-таки! Из МАИ его выгнали с третьего курса за академическую неуспеваемость, а меня в этот же момент тоже выгоняли, но только со второго. Потом он учился в МГУ на журфаке, но не закончил его, перевелся куда-то в геодезический. Упорный, пробивной был. Он чувствовал, где пахнет властью и деньгами, и прибивался то к Петросяну, то к Карпову. В Москве он у Карпова был как папа, водил его везде, ездил с ним. Помню, как я встретил Рошаля и Толю Карпова в «Чародейке». Это парикмахерская на Калининском проспекте, Новом Арбате сейчас. Это было лет сорок назад. Карпов тогда был такой худенький, маленький...

ДЕНЬ БЕЗ ФИЗКУЛЬТУРЫ – ПОТЕРЯННЫЙ ДЕНЬ

– Про молодого Карпова часто вспоминают, какой он был худой. Но ведь шахматисты редко бывают спортивными?

– Вот кто всегда был в форме, это Каспаров. Я когда в Патросе на чемпионате Европы до 20 лет с Ирой Закурдяевой был (она тогда стала бронзовым призером), он там играл в блиц показательный матч с Баникасом и читал лекцию. И вот он вечером идет по гостинице, Ира мне говорит: «Хочу с ним сфотографироваться, можете попросить?». Я к нему подхожу и говорю: «Гарри Кимович, здравствуйте!». Он сразу весь напрягся. Я продолжил: «Я тренер из Москвы, среди моих учеников – Миша Кобалия». Он на меня посмотрел тут же совсем по-другому, ведь Кобалия был одним из его помощников. В 2000 году Миша входил в бригаду Каспарова на матче с Крамником в Лондоне. Миша рассказывал, что работать приходилось страшно много. Каспаров давал задание изучить какой-нибудь порядок ходов в варианте, и за ночь он должен был это, так сказать, «заточить» и сказать оценку, есть ли смысл туда идти. Ну вот, когда я сказал про Мишу, Каспаров сразу согласился фотографироваться, Иру так приобнял.

– Вы же тоже всегда следите за собой, занимаетесь спортом? Как Вы поддерживаете свою форму?

– У меня есть правило: день без физкультуры – потерянный день. Чтобы хорошо работать, надо всегда быть в тонусе. Это же я пытался привить и своим ученикам. Старался всегда с ними на сборах и в повседневной жизни, если была возможность, помимо шахмат заниматься и спортом – плавать, играть в футбол, пинг-понг.

Я на пляже раздеваюсь, мне не стыдно – я выгляжу прилично, потому что слежу за собой. В детстве играл в футбол, серьезно занимался легкой атлетикой, ходил на манеж, неплохо играл в настольный теннис. Сейчас хожу в бассейн, тренажерный зал, несколько лет назад увлекся большим теннисом. Два года назад получил серьезную травму плеча – отжимался на брусьях с весом и порвал связки. Мне врачи сказали, чтобы я забыл про плавание, про турник. А я уже через две недели начал разминаться. Сейчас травма почти не беспокоит.

Я к шахматам в юности относился несерьезно и на турнирах часто дурака валял. Во время игры мог пойти во двор и начать качаться, на турнике подтягиваться. Или прийти с опозданием почти на час и начать играть в темпе блица. В Прибалтике я играл с Пашей Коцуром. Сейчас он гроссмейстер, тогда еще не был известным. И я в цейтноте куда-то пропал. Меня начали искать, а я нашел во дворе турничок и качаюсь себе. У меня оставалось минут пять. Но я пришел и выиграл. Он был в шоке просто!

А один раз у меня был случай, как я приучал шахматистов к спорту. В Тюмени на чемпионате России играли Илюша Фрог, Сережа Киселев, Сережа Горелов. Они на этом турнире очень сильно пили, а на один из туров Фрог просто приполз. И судья Островский его до партии не допустил. Поставил ему ноль и хотел отчислить из турнира. Я упросил его этого не делать, все-таки был какой-то авторитет. Ребятам сказал: «Вместо того, чтобы пить, вставайте на лыжи». И мы стали брать лыжи напрокат и катались. Но Фрог успел где-то нажраться и провалился в прорубь. Я его вытащил, конечно. Я, вообще говоря, тридцать лет моржевался. В этом году только перестал, сейчас только контрастный душ принимаю. Так вот, когда я его вытащил, он как-то протрезвел и перестал вообще пить. И сыграл в итоге прилично.

НА КНОПОЧКУ НАЖАТЬ И ДЕРЖАТЬ!

– Среди московских шахматистов про Вас ходят разные смешные байки, они правдивы?

– Да, я могу рассказать много историй, в которых участвовал. Однажды я играл в Питере на Мемориале Чигорина. И вот играется партия Инаркиев – Зиятдинов. И у них цейтнот обоюдный. У Инаркиева выиграно, но страшный цейтнот: они повторяют ходы, повторили уже раза четыре. Я стою на сцене, а судьи рядом нет. Рядом стоят Закурдяева и Василевич. И вдруг Зиятдинов подумал, что я судья, ко мне обращается и говорит: «Вот уже четыре раза повторение, я требую ничью». Я его спрашиваю: «Запись есть?». Он отвечает, что есть. Я посмотрел и говорю: «Вы знаете, недавно правило новое вышло – надо, чтобы позиция повторилась не три раза, а шесть». Это мне, конечно, экспромтом пришло в голову, хотелось ради девочек немножко «попижониться». Василевич там чуть не упала со сцены, а Закурдяева прямо начала вся трястись от хохота. А Зиятдинов так удивленно говорит: «Шесть раз?». И продолжил ходы повторять. Но Инаркиев уже изменил порядок. Партию Эрнесто в итоге выиграл.

Но история на этом не закончилась. На следующий день я прихожу в зал, ко мне подходит Зиятдинов. Он говорит «Вы вообще кто такой, как Ваша фамилия?» Я ему говорю: «Орлинков». Тоже выдал, что первое в голову пришло. И он написал на Максима Орлинкова бумагу, в которой жаловался, что судья Орлинков сказал ему, что теперь шестикратное повторение. То есть я заварил такую кашу!

В ЦШК раньше работала Шура Королева. И вот когда я играл, она говорила: «Я не могу Черного судить, невозможно рядом с ним стоять, он все время что-то придумает, что-то выкинет». Однажды я играл с Файновым – был такой шахматист, во многих отношениях неуравновешенный, но играл прилично. Попали мы в цейтнот. У него термос, он себе кофе начал наливать и у него чашечка упала. И фигуры все стали плавать. Что называется, бой в Крыму – всё в дыму. Что тут надо главное сделать, как ты думаешь? На кнопочку нажать и держать! Неважно даже, чей ход. Он кнопочку хочет пережать, но со мной попробуй, пережми. Я ему говорю: «Ты фигурки-то расставь, я тут при чем?» Он расставил и тут же проиграл.

– Вы, наверное, не только в шахматах все время что-то придумываете?

– Да, ради женщин на разные подвиги способен. Когда учился на первом курсе, я был знаком с девушкой из Великого Новгорода. Помню, собрался к ней ехать на ноябрьские праздники. Вышел из дома, сказал маме с папой, что пойду погуляю, а сам бросил письмо в почтовый ящик, где написал, что поехал к подруге, но не сказал сразу, потому что боялся, что меня могут не пустить.

Хотя до поры до времени был очень скромным. Я в школе даже не учился с девочками. В восьмом или девятом классе у нас стали совместные уроки. Мы учились отдельно, девочек не знали и очень их стеснялись. Я когда впервые оказался за одной партой с девочкой, просто не знал, куда руки деть. Потом влюблялся часто. И когда влюбляюсь, на все готов пойти ради женщины, даже на преступление. Раньше часто дрался, выяснял отношения. Сейчас мне это уже не нужно, конечно.

44 ГОДА ВМЕСТЕ

– А женились Вы рано?

– Я женился в 67-м году, в 26 лет, а жене было 16. Мы познакомились, когда она училась в восьмом классе, ей было 15 лет. По закону СССР расписывали с 18-ти. Мы пришли в райисполком. А мне говорят: «Вы знаете, а мы можем посадить вас за совращение несовершеннолетних». Я говорю: «Мы же по обоюдному согласию, я же жениться пришел у вас разрешение просить». «А вы можете ее содержать?» – они меня спросили.

Мы женаты уже 44 года, через 6 лет у нас золотая свадьба. Но, конечно, жене надо памятник при жизни ставить, что она со мной. У нас трое детей и два внука. Младшей доченьке Танюше 24 года, она заканчивает университет по специальности искусствоведение (будет египтологом). Двое сыновей, старшему Диме 31 августа уже будет 43 года. Он когда был маленький, жаловался, что его так не вовремя родили – ни одного дня перед школой не погулять. А у второго Саши 13 сентября – оба они Девы по гороскопу.

С дочкой

В кругу семьи с учениками Андреем Рычаговым и Елизаветой Журиной

– Вы верите в гороскопы?

– Да нет. Я считаю, что каждый человек сам себе Бог. Я не верю в гороскопы. Даже в Бога никогда не верил, но в последнее время иногда прихожу в церковь, ставлю свечи. Где-то я стал ближе к вере. Меня родители моего ученика Игоря Аникина приучили, они очень религиозны. Я стал уважать и понимать этих людей еще больше. Обычно вера приходит, когда у тебя или у близких начинаются какие-то беды, болезни. Но что творят служители церкви, используя веру в Бога? Вот что мне не нравится, там же дурят народ!

Я по национальности еврей. У меня и мама, и папа евреи. Я когда был маленький, этого стеснялся. Раньше же был очень развит антисемитизм. Особенно после войны. Маму мою звали Сара Григорьевна, папу – Аркадий Евельевич. Когда знакомился с девушками, я говорил не Сара Григорьевна, а Софья Григорьевна. Став постарше, классе в седьмом-восьмом, я уже мог за себя постоять и стал увереннее. У нас двор был такой хулиганский, сплошные бандиты жили. Да и наша семья была небогата, раньше врачи получали копейки.

Когда моему сыну Саше было лет десять, он пришел и так серьезно сказал мне: «Пап, а ты знаешь, у нас дедушка-то еврей!». Я ему говорю: «Разберемся!». Мы потом долго смеялись. Я чистокровный еврей, но внешне не очень похож. Я живу где? В России. Ну и какой я еврей? У меня традиций нет, языка не знаю. Да и родители у меня язык почти не знали и меня ни к чему не приобщали. Хотя фамилия Черный – очень известная.

Мои папа с мамой, царствие им небесное, прожили вместе всю жизнь. Они оба с 1919 года, расписались в 38-м, еще со школы они дружили и прожили вместе 66 лет. В 2004 году они еще отметили 66-ю годовщину свадьбы. Но потом папино здоровье пошатнулось, мама очень переживала, и ее быстро не стало, а папа после этого уже тоже не хотел жить, прожил еще три года с нами. Они окончили институт, когда началась война: 22 и 24 июня 1941 года. Еще день-два, и не дали бы им защитить диплом. Папа был очень мужественный. Окончил военную академию и пошел на войну, там руку потерял. После войны работал начальником лаборатории, поэтому его никогда не выпускали за границу. А мама была известным врачом, онкологом.

– Вы единственный ребенок в семье?

– Да, и когда я был маленький, они занимались своими делами, писали диссертации, а я был предоставлен сам себе. Шахматами серьезно не занимался, книги особо не читал, ничего не изучал. Поэтому общего класса мне и недостает. У меня была хорошая «физика» и много практики за счет блица. За годы работы тренером я пообщался с сильными учениками, поработал с ними и, конечно, прибавил. Меня как-то Володя Уманский спросил: «В чем твоя сила как тренера?» Я говорю: «Сам не знаю, но я кураж создаю, я коммуникабельный».

ЧТОБЫ УЧЕНИК ПОВЕРИЛ, ЧТО ОН ВСЁ МОЖЕТ

Я думаю, что в шахматах очень важное умение – партии разбирать. Когда разбираю с учеником партию, считаю, что важно в нужный момент задать такой вопрос, чтобы понять, в чем проблема. И когда набирается определенное количество партий, то начинаешь понимать, какие есть недостатки, над чем надо работать. Соответственно подбираешь задания, чтобы эти недостатки искоренять. Я всегда очень подробно и качественно разбираю партии, делаю какие-то для себя выводы. И уверен, что основная задача тренера – научить ребенка самостоятельно работать. Потому что если дома ученик не занимается, то он мало прибавит.

– Известно, что юношей легче научить самостоятельно работать над шахматами, а для девушек это проблема. Как Вам это удавалось?

– Да, с девушками совсем по-другому. Для них нужно создать какую-то ауру, чтобы им было комфортно. Нужно еще уметь с родителями работать. Иногда нужно даже «лапшу вешать», в том смысле, что хвалить побольше. Ругать тоже надо, конечно, самолюбие задевать. С девушками, конечно, сложно работать, особенно с теми, кому симпатизируешь. У меня было много хороших девушек. И в прямом, и в переносном смысле. Мои ученицы: Ольга Лысова, Лиза Журина, Ольга Врублевская – международные мастера, Ира Кудряшова – мастер ФИДЕ, ну и, конечно, моя лебединая песня – это Ирочка Закурдяева.

С Ириной Кудряшовой и Ольгой Лысовой

С Елизаветой Журиной

С Ириной Закурдяевой

У Иры был очень крупный успех, когда она в Нефтекамске в 2000-м стала чемпионкой России до 18 лет в «круговике», где играли сестры Косинцевы, Зимина, Убиенных... Ира стартовала пять из пяти. Я тогда жил в одном номере с Ильей Одесским, он помогал Яне Мельниковой. Помню, в одном из туров Ира должна была играть с Таней Косинцевой. Моя сила как тренера была в том, что здоровье у меня тьфу-тьфу-тьфу, и я за ночь могу стиль соперницы изучить досконально. Беру компьютер и начинаю анализировать буквально по ходам. В тот вечер я готовил вариант за белых 1.e4 c5 2. Nf3 g6 3. d4 Bg7 4. dc Qa5 5. Nc3. Время уже три часа утра, четвертый час, а я все сижу. Одесский просыпается и начинает чуть ли не матом высказывать: «Виктор Аркадьевич, сколько можно? Спать-то тоже надо!». Потом мы с ним просто разъехались, но не потому, что отношения испортились, просто так было удобнее обоим. Я, когда помогал кому-то, то, конечно, пахал. Брал не столько умением, сколько своей энергией, усердием. И ту партию Ира блестяще выиграла.

Я пытался создать такую атмосферу, чтобы ученик поверил, что он все может. Например, наши старшие тренеры А. Грановский и В. Вульфсон, когда мои ученики играют с их учениками, очень переживают, когда я подхожу к доске. Они говорят, что я какой-то экстрасенс, что я влияю на противников.

– Может быть, боятся, что подсказывать начнете?

– Нет, я ходы не подсказываю, но могу показать, например, так (показывает жест, который означает «все в порядке» – рука в кулаке с большим пальцем вверх), мол, у тебя все хорошо. Ты играешь, на меня взгляд бросил, я тебе, например, покажу так (прикладывает пальцы к вискам) – думай. У меня были свои символики, но это чисто психологическая подсказка. И еще я мог на противника так посмотреть, что мало не покажется! (показывает, как именно)

– Вы так смотрите. К Вам, наверное, хулиганы на улицах не подходят?

– Когда возвращаюсь домой поздно и вижу, что какие-то ребята на меня смотрят, я иду спокойно. Тут все дело в психологии. Они все чувствуют, если ты боишься, то они наверняка к тебе пристанут. Если ты идешь уверенно, но при этом не наглеешь, то они не пристанут. В шахматах то же самое. Я всегда своих учеников учил: садишься за доску, посмотри на своего противника, объясни ему взглядом, что ты его сейчас размажешь по стенке. Это для начала. А потом уже начинай играть в шахматы.

Вот Ира Закурдяева по характеру мягкая, по способностям она бы могла добиться большего. И я всегда ей говорил: ты должна так играть, как будто, если проиграешь, то завтра встанешь, и тебе, грубо говоря, нечего жрать будет. Ты должна быть злой, даже если напротив сидит твоя подруга. В том же юношеском первенстве в Нефтекамске, когда Ира стала чемпионкой, она в предпоследнем туре играла с Яной Мельниковой – они подруги с детства. У Мельниковой сильно хуже, и она начинает просить у Иры ничью. Ира вышла якобы в туалет и говорит мне: «Виктор Аркадьевич, я на ничью соглашусь». А я ей говорю: «Если ты согласишься на ничью, я тут же уеду с турнира. Тогда я тебя не знаю. Она у тебя ничью просит, а если ты окажешься в такой ситуации, то она тебе вот что покажет! (показывает характерный жест)». Потому что в случае ничьей там мог быть дележ, ее могла одна из Косинцевых догнать.

Я считаю, что иногда нужно жестко сказать, я и матом иногда могу. Конечно, когда новый человек – так нельзя. Но когда с человеком уже прошел огонь и воду, то можно иногда так сказать, чтобы он понял. Это же делается от любви к человеку. Ира эту партию, конечно, выиграла. Яна плакала. Но это же первенство России – победа позволила Ире поехать на чемпионат мира. У Иры это была вообще первая поездка за границу.

ПОЛОВИНА ТРЕНЕРОВ – МОИ УЧЕНИКИ

– Вы со своими учениками, наверное, полмира объездили?

– Я за границей много где побывал. В Италии, Франции, Венгрии, Германии, Румынии, Болгарии, Индии, Испании много раз. Мне очень понравилась Менорка. Там фантастически красиво, такие обрывы к морю. В Испании много красивых мест.

Когда я ездил с Андреем Рычаговым в Польшу на чемпионат мира, мне предлагали поработать тренером в Югославии. Но я как-то побаивался. Здесь у меня много учеников, меня здесь знают.

В первый год, как я только пришел работать, я поехал на «Белую ладью» в Прибалтику с командой Дворца. Члены команды были моими учениками из шахматного спецкласса 22-ой школы. Эти спецклассы в свое время организовал Александр Николаевич Костьев, директор нашей СДЮШОР №3, в чем его большая заслуга. И вот шел последний тур полуфинала, мы играли с Ильичевском, наши команды уже обеспечили выход в финал, и мы решили расписать. Костьев был на этом турнире судьей, мне сам сказал: «Пусть ребята отдохнут, я договорюсь с тренером Ильичевска, распишите пять ничьих». Мы так и сделали: быстро сыграли матч вничью, и ребята ушли. Но тут появляется А.А.Быховский. Он посмотрел на бланки, понял, что мы расписали, и устроил жуткий разнос и заставил матч переигрывать. Мы тогда, по-моему, проиграли, но все равно вышли в финал, а в финале стали победителями.

По приезде в журнале «Шахматы в СССР» появилась статья, в которой Юдович-старший написал, что Виктору Аркадьевичу Черному не место в детских шахматах. Получилось, что я подставился. Но Костьев мне сказал, что во Дворце у меня проблем не будет.

На следующий год я снова поехал на «Белую ладью» с этими же ребятами, но уже в Первомайск. Они снова выиграли турнир. Но в выходной день все участники должны были идти на мемориал Победы. Стояла страшная жара, под 40. У меня в команде играл Никита Беседин, он был такой хлипкий, у него кровь из носа пошла. Я сказал, что все наши ребята поедут, а Никиту я не пущу. В итоге про меня снова написали, что я политически неграмотный.

– Сколько лет Вы уже в юношеских шахматах?

– Я во Дворце самый старый сотрудник, я там работаю с 77-го года, уже 35-й год. Я сменил пять директоров: А.Н.Костьева, Э.И.Шехтмана, А.Я.Сакова, Ю.Д.Кабалевского (это сын известного композитора Кабалевского), сейчас директор у нас – Александр Григорьевич Мазья. Хочется верить, что никаких смен больше не предвидится.

Э.И.Шехтман меня так характеризовал: «Черный тренер хороший, но человек… плохой». Но это так, в дружеской беседе. Мы ездили летом в пионерские лагеря, и у нас возникала конкуренция из-за девушек.

А.Я.Саков был человек порядочный, но не всегда на все реагировал адекватно. Он был коммунист старой закалки, все время стоял чуть ли не с секундомером, следил – во сколько ты придешь, во сколько уйдешь. А я, на самом деле, не очень организованный, часто опаздываю, и на партии тоже. Но, мне кажется, важнее все-таки то, чем ты занимаешься на работе, у нас же не конвейер. В характеристике он мне написал, что Черный Виктор Аркадьевич торгует книгами на Сретенке. Я по субботам действительно туда ходил и пытался выгодно книги менять. И я так собрал очень приличную шахматную библиотеку. Какой же тренер без книг? Мы с Гришей Богдановичем делали ксероксы и продавали их или меняли на книги.

Сейчас в шахматной школе Дворца половина тренеров – мои ученики. Закурдяева Ира, Селионова Наташа, Кудряшова Ира, Андрей Рычагов и Леша Ким.

С Алексеем Кимом

Был еще Илюша Одесский – он у меня в детстве занимался и был моим любимым учеником. Но наиболее крупные успехи у меня были с приходом Кобалия. Миша много раз становился чемпионом и призером страны, Европы, мира. Мы стали работать с 1992 года, Миша ко мне пришел уже перворазрядником. Но еще при мне, в стенах Дворца он стал международным мастером и выполнял баллы гроссмейстера. Сейчас он сам стал старшим тренером юношеской сборной страны. Я помню, однажды написал статью «Серебряный ты наш», потому что Миша при дележе часто занимал второе место.

В 1996-м на чемпионате Европы до 18 лет в Словакии он поделил первое место с Русланом Пономаревым. Кстати, там же с нами произошла одна очень интересная история. Мы прилетели поздно ночью и никак не могли устроиться в отеле, а на следующий день уже игра. И я нашел хороший номер нам с Мишей, но утром мы должны были выехать, так как этот номер был заранее забронирован для немецкой делегации. Я спустился вниз и сказал, что мы никуда из этого номера не уйдем, потому что уже после обеда начинается игра, а нам надо было отдохнуть и готовиться. Они вызвали полицию, приехали два дюжих полицейских, я опять спустился вниз, при этом был в одних шортах.

С Михаилом Кобалия

И я начал перечислять известных политических и спортивных деятелей России, которые приходили на ум, а в конце добавил: «Только подъемным краном». И видимо, мой внешний вид и все, что я им наплел, как-то подействовало, потому что они оставили нас в покое. Так вот, тогда Миша набрал 8 из 9, причем обыграл Пономарева в личной встрече. И средний рейтинг у Миши был 2425, а у Руслана 2405. И кто занял первое место? Пономарев! Потом Юрий Павлинович Соколов написал статью про эту безумную систему. Пономарев шел 4 из 4-х, а Миша 3,5 из 4-х, и как потом посчитали, в 9 турах прогресс уже невозможно исправить, у Пономарева все равно был бы выше.

НУ И Я ТУТ ЖЕ ВСТУПИЛСЯ, КОНЕЧНО

– Вам, наверное, хотелось как-то вмешаться?

– Да, но что я мог сделать? Я и так из-за своих учеников часто ругался с судьями. В 1993 году было первенство России в Тюмени. Зима, холодно. Я поехал с Андрюшей Рычаговым и Мишей Кобалия. Они были еще молодые, но уже приличные шахматисты, в силу мастера катали. Быстрые шахматы, и Миша играет с Васюковым. У обоих сильный цейтнот, но Миша выигрывает. И тогда Васюков начинает играть так, что придерживает кнопку часов. А у них флажки висят, в любой момент один из них может упасть. Миша проводит пешку и ставит ферзя. А тот пережимает часы и говорит: «Вы неправильно поставили фигуру, надо ставить четко в центр». Я когда это услышал, то я ему высказал чуть ли не матом. После этого у нас с ним отношения не очень.

Евгений Андреевич вообще не умеет проигрывать. В 2004 году, когда я стал чемпионом Москвы среди ветеранов, то в последнем туре обыграл Васюкова. У меня было полкомплекта лишнего, а он все не сдавался. И я начал думать специально, оставил себе совсем мало времени, чтобы у него адреналин заиграл. И когда он начал на что-то надеяться, завелся, то я его заматовал. В прошлом году я стал призером чемпионата Москвы среди ветеранов, а в этом снова чуть не стал чемпионом. Лидировал, шел 4 из 4-х, но проиграл Байкову. Очень много готовился, устал и просто фигуру подставил.

В призерах!

Но я рассказывал про судей. В Нижнем Новгороде идет чемпионат страны среди юношей. Играют Кобалия и Чупров. А судья местный – Олег Черников. У них цейтнот, а часы старые. Еще деревянные, как на старых фотографиях.

Юбиляр в возрасте 16-17 лет. Те самые часы.

Чупров резко нажимает на кнопку, и у Кобалия кнопка просто вылетает. Но у Миши есть хорошее качество – он никогда не теряется, всегда находит выход. Он делает ход и поднимает кнопку соперника. А как еще пережать, если у него кнопка вылетела? А Черников не понял и стал на него наезжать. Ну и я тут же вступился, конечно. А он мне говорит: «А ты что тут вообще делаешь? Ты вообще тут не должен находиться». Ну и я ему, конечно, ответил, у него аж челюсть затряслась. После этого мы с ним долго не разговаривали.

С Александром Кентлером тоже была история. Я поехал на турнир с совсем юными Вадимом Звягинцевым, Андреем Рычаговым и Колей Дащяном. Играется партия, и у Дащяна (стал международным мастером, но шахматы оставил) абсолютно выиграно. Его соперник ходит ферзем на b8, а у Дащяна король на h2 – шах. Но оба этого не видят. И Дащян играет Nf3-g5 и ставит мат в два хода. Партия заканчивается, они подписали бланки. Но вдруг подбегает Игорь Болотинский. И одна родительница ему говорит, что король был под шахом. Пришел Кентлер, с такой бородой, похожий на Чигорина. А что в таких случаях по правилам? Не знаю, но они уже бланки подписали, мат на доске стоит, вроде бы, все – заиграно. Но тот мальчик был ученик Кентлера. И Кентлер берет, расставляет все назад, и заставляет белых ходить конем не на g5, а на e5. Потому что шах, а это единственный возможный ход конем. У Дащяна до этого была лишняя фигура, а так ему пришлось подставлять коня под бой. Позиция все равно оставалась выигранной, но Коля растерялся и проиграл. И мы с Кентлером начали выяснять отношения. Я ему сказал, чтобы он хотя бы побрился, что он своей бородой детей пугает. Такого ему наговорил, что он со мной не разговаривал вплоть до Линареса 1993 года. Это была первая Олимпиада, и я поехал туда со сборной Москвы. И там нас помирила Зоя Сергеевна Репина, наш бывший завуч.

– Вы ради своих учеников готовы на все, да?

– На многое, да. Всякое бывает, иногда приходилось совершать не совсем правильные поступки, но это не для печати. Но жизнь есть жизнь. Я, конечно, могу что-то сделать, но я никогда не буду делать гадости, если человек мне не сделал ничего плохого. И я сейчас уже меньше стал дурака валять, бравировать только ради того, чтобы обратить на себя внимание девушек. Я первый раз поехал за границу в 89-м году в Дрезден. Я туда поехал играть в турнире, причем очень неплохо стартовал там – 5 из 6, обыграл чемпиона ГДР. Нам тогда дали смешные деньги – три червонца на всю поездку. А ведь так хотелось что-нибудь жене и детям привезти. Вот я там увлекся тем, что вещи выносил из магазина, из спортивного интереса просто. Хотя это опасно, конечно. Я когда жене рассказал, у нее был просто шок. Один раз в Оропесе я на спор вынес картину. Сейчас, конечно, понимаешь, что это ни в какие ворота не лезет, оправдывайся или нет. Пустые слова. А тогда мне казалось, что это просто шалость такая…

ОТЛИЧНИК НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
БЕЗ ФИЗКУЛЬТУРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

– Думаете, сейчас время такое, что понятия «хорошо» и «плохо» сильно размыты?

– Да, сейчас на юношеских турнирах вообще жуть что творится. Дети играют, а родители чуть ли не дерутся! На полном серьезе. И они такие гадости друг другу говорят. У родителей такие истерики случаются, приходится выводить из зала.

И сейчас время такое, что все думают только о том, как заработать. Поэтому в последние годы во Дворце у нас успехи скромные. В последние годы, в основном, только и слышно: Репина да Грачев. Но Репина уже и не Репина, а Саулина. Грачев тоже уже давно в мужских шахматах.

Я тоже испортился, стал ремесленником. Сейчас, если есть выбор между способным учеником и платежеспособным, то выбираю второе. Хотя дай Бог, чтобы все так работали: я постоянно готовлюсь, очень много времени трачу на шахматы. В последние годы мы каждое лето ездим в Болгарию в Варну, где проводится школьный чемпионат Европы. В прошлом году команда моих учеников выиграла чемпионат среди мальчиков до 10 лет, и в личном зачете среди мальчиков этого возраста победил мой ученик Игорь Аникин. Какие-то успехи все же есть. В 2009 году мой воспитанник Александр Пак на чемпионате Европы до 10 лет в Италии поделил 3-5 место. В том же году в Костроме Паша Чилингарян стал вице-чемпионом России до 8 лет.

Если ученик любит шахматы и работает, то я, конечно, буду ему помогать. Я в своих учеников душу вкладываю, могу полночи не спать, если мне надо кого-то подготовить. Но дело еще и в самих учениках. Раньше дети приходили, чтобы заниматься серьезно, а сейчас у них еще компьютеры, музыка, языки – времени на шахматы не остается. Они талантливы, но они не занимаются, только играют, профессионально почти никто не занимается.

– Сейчас детей отдают на шахматы для общего развития?

– Да, не то, что раньше. Я все-таки воспитал пять гроссмейстеров – Рычагова, Кобалия, Кима, Чучелова и Закурдяеву. Я не говорю, сколько я воспитал международных мастеров, а сколько кандидатов. У меня в 22-й школе была группа, в ней учились Чучелов, Рохманов, Хвостов и Беседин. Чучелов известный тренер, гроссмейстер, остальные мастера. Они выигрывали «Белую ладью».

Сборная Москвы в 95-м полностью состояла из моих учеников, играли Кобалия, Рычагов, Журина и Лысова.

Празднование юбилея 10 лет назад

Они выиграли первую спартакиаду. В 97-98 годах я входил в пятерку лучших тренеров России. В гостинице «Космос» был съезд, меня поздравлял тогдашний президент РШФ Андрей Макаров, мне дали премию. У меня есть несколько медалей и наград, я почетный ветеран Дворца и отличник народного просвещения.

В 1997-98 году я подал заявку на присвоение мне звания заслуженного тренера России. И прошел почти все инстанции, спорткомитет Москвы одобрил. Руководитель кафедры шахмат в институте физкультуры Е.П.Линовицкий (тогда был президентом Шахматной федерации Москвы) дал мне хорошую характеристику. У меня было много хороших учеников, сборная Москвы состояла из моих ребят. Но Александр Сергеевич Никитин и Владимир Николаевич Юрков написали письмо в спорткомитет России. Это выяснилось не сразу. В общем, меня не пропустили. Я тренер высшей категории, и уже больше 20 лет являюсь старшим тренером СДЮШОР №3. Но два или три года назад вышел новый приказ, по которому я не имею права без физкультурного образования рассчитывать на высшую категорию. Но простите, мне 70 лет, я 35 лет работал и заслужил что-то своей работой, я в 90-ые годы два раза с отрывом от производства заканчивал специальные курсы при ГЦОЛИФКе. А мне теперь надо идти в 70 лет учиться в институт?! Это, может быть, для нового поколения актуально, но в случае с такими ветеранами, как я – это маразм. Все так говорят, но никто ничего не делает. Если бы мне в свое время присвоили заслуженного, то мне не нужно было бы подтверждаться. А теперь мне осенью (раз в 5 лет) надо будет подтверждаться, и скорее всего, с меня все категории снимут.

– Может быть, можно как-то решить этот вопрос, не учась снова в вузе? Лишь бы найти человека, который может помочь…

ПАСПОРТ КАСПАРОВА

– Да, никогда не знаешь, кто сможет помочь. Однажды меня, например, выручил паспорт Каспарова! В 1991 году я собирался на чемпионат мира в Варшаву, ехал туда помогать Рычагову, но добирался отдельно. Я туда взял еще жену и двенадцатилетнего сына, потому что организаторы нас принимали, до этого они сами жили у нас. Билеты нам покупал Кабалевский и взял не очень удачные – не напрямую, а с пересадкой в Бресте. Накануне отъезда стук в дверь. Открываю. На пороге стоит наш директор Шехтман и Клара Шагеновна Каспарова. Она прошла в квартиру и говорит: «Виктор Аркадьевич, вот Вам паспорт моего сына с испанской визой, он его забыл, передайте его Гарри в Варшаве, он там будет на открытии юношеского первенства». У Каспарова было несколько загранпаспортов. Так этот паспорт нас просто выручил. Когда мы приехали в Брест, было очень рано, часа 3-4 утра. На вокзале творилось что-то невероятное – стояли сотни людей, тысячи даже. Поезд просто оцепили, а нам нужно пройти на электричку, которая идет до Варшавы. Но чтобы пройти, надо было давать взятки носильщикам. Если им заплатить, то они тебя проведут, а так можно сутки простоять. Я иду с женой и сыном, у меня сумки огромные с вещами, шахматами, книгами. И тут я вспомнил, что у меня с собой паспорт Каспарова. Но когда я этот паспорт достал, меня повязали. Подумали, что украл. Начали спрашивать, как у меня оказался этот паспорт. Я им сказал, что мама Каспарова пришла накануне и попросила ему передать. Они вначале не поверили, повели меня к какому-то начальнику. Но я не растерялся, показал им свои командировочные бумаги, сказал, что я тренер и еду на чемпионат мира. Раскрыл чемодан, показал шахматы, часы. И тогда они поняли, что я правду говорю. Выстроили коридор, и носильщики стали нас провожать. Мы как в зоопарке шли – кругом толпа людей, все на нас смотрят. Нас проводили в итоге бесплатно и посадили на лучшие места в электричку.

Когда я приехал в Варшаву и пошел отдавать паспорт, Каспаров в это время давал сеанс на 25 досках. У него тогда помощником был Владимир Яковлевич Дворкович, он его очень опекал. Я хотел напрямую паспорт передать, был бы повод пообщаться с Каспаровым. Но Дворкович меня так и не подпустил.

ЧУВСТВУЮ СЕБЯ МОЛОДЫМ

– Какие у Вас еще интересы, кроме шахмат и спорта?

– Я часто хожу в театр, на концерты. Меня приучила Ира Закурдяева, моя ученица, а ныне коллега. Я ее немного к спорту приучил – бассейн, теннис, а она меня культурно просвещает.

Я пересмотрел весь репертуар театра-студии Фоменко, ходил в консерваторию. У меня был ученик – сын известного пианиста Луганского. Недавно ходил на Хворостовского, а последний раз на балет с Цискаридзе. Я очень люблю музыку слушать. Могу даже расчувствоваться от хороших песен. Но я люблю старые песни, Пахмутовой, Бабаджаняна. Недавно посмотрел фильм хороший «Пеликан». Мне нравятся такие фильмы философские, со смыслом, но сейчас такие снимают редко. А снимают фильмы, где какие-то гадости, секс, насилие. Ну, эротику еще можно посмотреть (смеется – М.Ф.)

– Вам исполняется 70 лет, а у Вас интересы, как у молодого совсем!

– Да, я еще чувствую себя молодым. В прошлом году я впервые прыгнул с парашютом. Мне сын Саша сделал подарок на день рождения. Это недешевое удовольствие, стоит тысяч пять-шесть. Плюс он еще оператора нанимал. Мы летели вчетвером: я с инструктором, с одной стороны сын, с другой – оператор. Сын у меня еще больший хулиган, чем я. Он занимается парашютным спортом, даже участвовал в групповом рекорде России, занимается дайвингом, играет в хоккей, гоняет на мотоцикле. Он меня из Митино как-то до работы довез за 19 минут. Он несется, скорость за 200 километров. Сейчас я уже опасаюсь с ним ездить. Очень напряжение большое. Тем более, он в шлеме, а я без шлема. В Москве еще пробки, он начинает ехать между машинами, я боюсь, что кто-нибудь дверь откроет. Это неправда, когда люди говорят, что ничего не боятся.

– А с парашютом было страшно прыгать? Еще раз прыгнуть желания нет?

– Не было страшно, скажу честно. Говорят, что второй прыжок страшен. Я могу и еще, но просто время нужно. Чтобы пройти семь часов инструктажа, и тогда можно самому прыгать. Но самому все-таки знаешь как? Тут инструктор, он опытный, все знает. А когда сам себе предоставлен – страшновато. А так просто кайф и такой адреналин! Я потом ходил гоголем. Чувствовал себя парашютистом, чуть ли не национальным героем.

Первый раз ты просто не понимаешь, что происходит! Причем в прошлом же году еще хуже была жара, чем сейчас, смог такой стоял – ничего не видно! А мы приехали в Пущино вместе с женой, дочкой, чтобы они посмотрели. Но в тот день все прыжки отменили, потому что просто опасно прыгать в такой смог. А наутро мы встали, смотрим – солнышко. И сын меня сразу отправил. Инструктор показал какие-то команды, мы сели в самолет, набрали высоту 4200 – это довольно прилично. Причем я был в одной футболке и шортах, а на такой высоте уже где-то минус 7 градусов. Но летишь всего минуту где-то. И инструктор мне говорит: «Ну что, кувырнемся?» Представляешь, какие эмоции: первый раз в жизни в 69 лет я прыгаю с высоты 4200 метров, лечу два километра без парашюта – камнем, у меня щеки раздувает прямо, на снимках это видно, и мы еще два раза кувырнулись. А потом, когда высота была уже где-то 1900, он парашют раскрыл, и мы как будто за столом сидели, я просто балдел. Сейчас еще парашюты такие красивые, как парапланы – узкие и цветные. Пока летели, он мне дал «порулить», показал куда-зачем нажимать. Самое интересное, что в детстве у меня вестибулярный аппарат был слабоват. Я качели, аттракционы в парке вообще не люблю. Мы как-то с женой ходили на американские горки: когда сошли, возникло такое ощущение, что я литр водки выпил, плохо себя чувствовал. А здесь все нормально. Но мы когда подлетали к земле, мне инструктор хлопнул по плечам, чтобы я ноги пистолетом сделал – чтобы в первый прыжок не я касался ногами земли. Но он был в сандалиях, одна порвалась, нас накрыло парашютом, и мы кувырнулись. Инструктор вылезает из-под купола и спрашивает: «Все в порядке?». Я говорю: «Конечно!».