АЛЕХИН — ГРИНБЕРГ
Королевский гамбит C30
Сеанс вслепую на 8 досках
Одесса, 27.04.1916

1.e4 e5 2.f4 Bc5 3.Nf3 d6 4.Bc4 Nc6 5.Nc3. Играл Алехин и 5.b4, объясняя этот ход так: «Имеет то преимущество перед тем же маневром, более обычным на 4-м ходу (как играл со мною в одной из матчевых партий фон Барделебен), что после 5...Bb6 (принятие гамбита, на мой взгляд, нельзя рекомендовать) 6.a4 a5 белые делают ход b4-b5 с темпом».

5...Nf6 6.d3 Na5. «ША». Лучше и привычнее здесь 6...Bg4 или 6...Be6. После хода в партии и последующего размена белые получают преимущество в центре.

7.Qe2 Nxc4 8.dxc4 Qe7 9.f5 Bb4. «ША». Отсюда слон не может больше помешать удобному развитию белых, ибо в будущем всегда возможен ход Be3, в то время как конь с3 держит под постоянной угрозой поле d5.

10.Bd2 Bd7 11.0-0-0 a6. «ША». Мой партнер – как стало ясно из дальнейшего течения партии, не столь уж слабый любитель, – теряет здесь один-два темпа, которые он мог бы использовать лучше, чтобы завершить развитие фигур. Но эта медлительность вполне отвечала духу времени: в те годы, когда игралась эта партия, еще недостаточно хорошо понимали значение темпа в шахматах.

12.Rhe1 h6 13.h3 Bc6 14.Qd3 Bxc3. Разменяв на с4, черные не сумели использовать сдвоенные пешки противника, который теперь создает игру, пользуясь открытой линией «d».

«ША». Из двух зол – разменяться или допустить вторжение коня на d5 – это меньшее.

15.Bxc3 0-0-0 16.g4 Kb8 17.b4. «ША». Прямая атака в поисках мата, понятная и вполне уместная в сеансах не глядя на доску. В турнирной практике белые, вероятно, стремились бы к инициативе там, где имеют преимущество в развитии, то есть на королевском фланге.

17...Nd7 18.Qe2 b5 19.a4! Этим ходом белые начинают красивую комбинационную игру.

«ША». Иначе бы черные сыграли 19...Nb6 и захватили пункты а4 и с4.

19...bxa4.

20.Rd5! Очень интересная позиционная жертва качества, последствия которой нелегко рассмотреть за доской.

«ША». Я уже много раз замечал, что при игре не глядя на доску мышление следует по каким-то особым, еще не изведанным законам. Например, в этой партии идея жертвы пешки с целью перебросить ладью на линию «а» или, в случае принятия жертвы качества, бросить коня в атаку на черного короля – потребовала бы длительного и тщательного расчета многочисленных вариантов. Между тем я решился на эту жертву почти молниеносно, интуитивно почувствовав, что получу за качество вполне достаточную компенсацию.

Компьютер оценивает возникающую после взятия качества позицию как выигранную для черных.

20...Bxd5 (угрожало 21.Ra5) 21.exd5. «ША». С угрозой 22.с5.

21...Kb7 22.Kb2. «ША». Не 22.Nd4 из-за 22...Qg5+ (после 23.Bd2 конь попадает на с6). Если теперь последует 22...Qf6, чтобы предотвратить вторжение белого коня, то Nd2-e4 и т.д.

22...Rb8. Нехорошо и напрасно. Логичнее было 22...Nb8 (с угрозой с7-с5) или 22...Ra8.

23.Nd4! Qh4. «ША». Этот неожиданный выпад – неплохой контршанс; при пассивной игре белый конь занял бы доминирующее положение на с6, что быстро решило бы исход поединка.

24.Nc6 Qxh3. Опасаясь атаки белых 25.Ra1, Rxa4, c4-c5 и т.д., черные решаются отдать качество.

«ША». Для спасения качества, конечно, уже нет времени. Кроме того, черные угрожают неприятным шахом (25...а3+).

25.Ra1 Nf6 26.Rxa4 Qxg4. «ША». Черные не только выиграли две пешки, но и ввели в игру своего ферзя.

27.Qf1 (угрожая 28.Rxa6 Kxa6 29.Qa1+) 27...Ra8. «ША». Защищаясь от прорыва 28.с5.

28.b5! «ША». В тактическом смысле это труднейший ход в партии, но не из-за продолжения, которое имело место далее и которое не так трудно было рассчитать, а из-за возможного ответа 28...Nxd5. Основной подготовленный вариант был таков: 29.Rxa6! Rxa6 30.bxa6+ Kxc6 31.cxd5+ Kxd5 32.Qb5+ Ke4 33.Qd3+ Kf4 34.Bd2#. Однако черные могли на 29.Rxa6 играть сильнее – 29...Nxc3, после чего белые должны были бы выбирать между ничьей посредством 30.Na5+ Kb8 31.Nc6+ и игрой на выигрыш путем 30.Qa1 (30...Nd1+ вынуждает ничью). Правда, этот ход был не таким уж рискованным.

После продолжения, избранного черными, события развиваются форсированно.

В основном варианте вместо «кооперативного» 31...Kxd5? выигрывает 31...Kb6! Но и белые вовсе не обязаны играть 29.Rxa6? – правильный путь указал...сам Алехин в «Новом времени»! И остается только гадать, почему он его не привел в альманахе. Забыл?

28...axb5. На 28...Nxd5 последовало бы 29.Qh1! В случае 29...e4 (29...Nxc3? 30.Na5+ и т.д.) 30.cxd5 axb5 у белых приятный выбор: форсировать ничью – 31.Qf1 (31...bxa4 32.Qb5+ Kc8 33.Ne7+) или попытать счастья ходом 31.Rb4.

29.Rb4! Kc8 30.c5. «ША». Наконец открывая ферзю путь в лагерь противника.

30...Qg3. Это текст по газете. Для альманаха Алехин подсократил финал (в таком виде партия попала затем в ряд других изданий и в мегабазу ChessBase):

«ША». 30...Qg5 31.Qxb5 Nxd5 (ничего лучшего нет) 32.Qb7+ Kd7 33.Nxe5+ dxe5 34.Qxd5+ Ke7 35.Qxe5+ (35.Bxe5!=) 35...Kf8 36.Qxc7 (черные погибают, они не могут соединить свои ладьи) 36...Qd8 (выигрывает компьютерное 36...Kg8 37.f6 Qg1!) 37.Qg3 f6 38.Rb7 Rg8 39.c6, и черные сдались.

31.Qxb5. Теперь партия черных проиграна. Следует фейерверочный конец, особенно примечательный тем, что он был подготовлен и разыгран a l’aveugle.

На самом деле положение черных выиграно!

31...Nxd5 32.Qb7+ Kd7 33.Nxe5+! dxe5 34.Qxd5+ Ke7 35.Rb7 Rhb8. К победе вело 35...Kf6! Теперь же белые могли вынудить ничью: 36.Qd6+! Ke8 37.Qxc7 Rxb7+ 38.Qxb7, и хорошо еще, что у черных находится спасающий ход 38...Ra2+.

36.c6 Rxb7+. Самоубийство! По-прежнему выигрывало 36...Kf6 (например: 37.Qd7 Qg1 38.Bb4 Qd4+ с разменом ферзей).

37.cxb7 Rb8.

38.f6+! Kxf6. На 38...gxf6 решало 39.Bb4+ Ke8 40.Qc6+ Kd8 41.Be7+ и т.д.

39.Qc6+ Kf5 40.Qxc7 Rxb7+ 41.Qxb7 f6 42.Qd7+ Ke4 43.Bd2 h5 44.c4 Qd3. Только ускоряет неминуемую развязку. Белые грозили 45.Qd5+ и маршем пешки «с» в ферзи. Лучше было 44...h4.

В этом случае «неминуемой развязкой» была бы ничья: 45.Qd5+ Kf5 46.c5 h3 47.c6 Qg2! 48.Qd7+ Kg6 49.c7 Qb7+ и h3-h2.

45.Qxd3+ Kxd3 46.c5! Черные сдались (46...h4 47.Be1 h3 48.Bg3 e4 49.c6 и т.д.).

Подробности сеанса удалось обнаружить в «Одесском листке» (29 апреля 1916): «Вчера любители шахматной игры имели случай наблюдать невиданное доселе в Одессе зрелище: одновременную игру 8 партий без доски. В зале Литературно-Артистического клуба были выставлены в ряд восемь столиков с шахматными досками, а в соседней комнате за отдельным столиком, на котором стоял только стакан чая, сидел А.А.Алехин и диктовал свои ходы. Публика, переполнившая зал, не без изумления наблюдала непонятное для рядовых шахматистов явление и поэтому оживленно обменивалась мнениями. За всеми почти досками велась самая усердная консультация, и в партиях не было грубых ошибок».

Шок, испытанный публикой, было сродни тому, который испытал когда-то сам Алехин при виде игры Пильсбери. Недаром его гастроли «вдохновили одесских сочинителей на рассказы и стихи, которые появились в газетах. Одно из стихотворений, посвященное маэстро, кончается так: «Как дивно он творит поэмы – несуществующей вражды!» Хорошо пишут в Одессе…» («Новое время», 6 июля 1916).

К сожалению, позабавить вас этими «рассказами и стихами» не могу: я перерыл три одесских газеты того времени, но тщетно. Не обнаружилось там и «фотографического снимка», сделанного, по свидетельству «Одесских новостей», во время сыгранной 2 мая консультационной партии Лоран и Владимиров – Алехин. Может, канул в небытие, а может, дожидается своего часа в каком-нибудь старом семейном альбоме… Но поиски были не напрасны! Наградой мне стал рисунок, который вы наверняка никогда не видели. Одесский художник запечатлел сеанс на 20 досках в Литературно-Артистическом клубе, с которого Алехин начал свои гастроли…

Конечно, это никакой не турнир, а обычный сеанс одновременной игры. Он состоялся 25 апреля 1916 года и закончился со счетом +17–1=2. Весь сбор от этого сеанса Алехин передал в пользу шахматистов, находившихся в немецком плену. Рисунок из газеты «Одесские новости» (28.04.1916). Публикуется впервые.

СЮРПРИЗ ИЗ ОДЕССЫ

Удивительные вещи происходят со мной в последнее время! Пишешь о чем-то, и вдруг, откуда ни возьмись, начинают всплывать нужные именно в этот момент документы или фотографии, словно их притягивает магнитом. Так было уже пару раз с чемпионатами СССР. А сейчас, не успел написать о том, что фотография, сделанная во время партии Лоран и Владимиров – Алехин, «может, дожидается своего часа в каком-нибудь старом семейном альбоме», как получаю от Сергея Ткаченко (шахматный композитор из Одессы, уже не первый год изучающий историю шахмат родного города) электронное послание:

«...Наконец, я нашел родственников Василия Модестовича Владимирова — основателя и казначея Одесского шахматного общества. Представляете, жива его дочь — ей 90 лет! Я также хорошо познакомился с его внуком и правнуком. В семье хранится оригинал фото, на котором остановлен во времени фрагмент партии Владимирова и Лорана с Алехиным из 1916 года. А координаты этих интересных людей дал мне наш одесский гроссмейстер Михаил Голубев. Он приходится сводным братом правнука Владимирова! Именно Миша прислал мне более качественное фото (у меня была только цифровая копия) одесского поединка, который я вам и высылаю...»

Может, и впрямь наша мысль материальна?

Этот снимок, тоже публикующийся впервые, был сделан 2 мая 1916 года во время консультационной партии Лоран и Владимиров – Алехин. Напротив московского маэстро сидит казначей Одесского шахматного общества Василий Модестович Владимиров (он в мундире, так как «в мирской жизни» являлся директором железнодорожного училища). Рядом с ним записывает партию Николай Евгеньевич Лоран – ведущий шахматного отдела в «Одесских новостях» (в 1911 году он был редактором-издателем одесского журнала «Шахматы»). Кто еще запечатлен на фотографии – пока загадка. Но стоящий третий справа молодой человек с короткой стрижкой очень похож на Бориса Верлинского, партия с которым (8 мая) завершила одесские гастроли Алехина…

Хотя эта статья посвящена игре Алехина вслепую, просто грех было бы не дополнить снимок самой партией, тем более что газета «Новое время» (6 июля 1916) поместила ее с «примечаниями, основанными на вариантах А.А.Алехина». Стоит ли уточнять, что эти примечания тоже воспроизводятся впервые.

ЛОРАН и ВЛАДИМИРОВ — АЛЕХИН
Шотландская партия C45
Консультационная партия
Одесса, 2.05.1916

1.e4 e5 2.Nf3 Nc6 3.d4 exd4 4.Nxd4 Bc5 5.Be3 Bb6 6.Nc3 Nge7 7.Bc4 0-0 8.f4. Лучше сразу 8.0-0. Промедление с этим ходом и ослабление пункта е3 дают черным возможность организовать атаку по линии «е».

8...Na5 9.Be2 (иначе черные ответят с7-с5-с4) 9...d5! 10.exd5. Еще хуже 10.Nxd5 Nxd5 11.exd5 Re8.

10...Re8! При 10...Nxd5 11.Nxd5 Qxd5 белые уравнивают игру посредством 12.Bf3 Qd6 13.Qd3, затем 0-0-0 и т.д.

11.0-0. Если 11.b4, то 11...Nc4 12.Bxc4 Nf5 13.Nxf5 Bxf5 и т.д.

11...Nxd5 12.Nxd5 Qxd5 13.Bf3 Qd6 14.Bf2 Nc4 15.c3 Nxb2 16.Qc2. Не проходило 16.Qb3 Nd3 17.Qb5 Rd8 18.Qxd3 из-за 18...c5.

16...Nc4 17.Qa4 Be6 18.Bxb7. Белым удалось ценою пешки, которую они теперь отыгрывают, несколько выпутаться из своего стесненного положения. Настоящим маневром они, однако, вновь его ухудшают. Лучше было 18.Nxe6 Bxf2+ (18...Qxe6? 19.f5) 19.Rxf2 Nb6 20.Qa5 Rxe6 21.Bxb7 Rae8 и т.д. (22.Qxa7? Qc5).

18...Rab8 19.Bc6. И теперь было несколько лучше 19.Nxe6.

19...Bxd4! 20.Bxd4. Если 20.Bxe8, то 20...Bxf2+ 21.Rxf2 Nb6 22.Qc6 Qe7, и выигрывают. Если 20.cxd4, то 20...Rb4,

Вот он, решающий промах! Следовало брать именно пешкой, поскольку на 20...Rb4 белые могут отдать ферзя за две ладьи с равной игрой. Другие ходы тоже ничего не дают: 20...Red8 21.d5;   20...Nb2 21.Qc2.   Так что 18.Bxb7 было ничем не хуже 18.Nxe6.

20...Nb2. Забавный ляп допущен в мегабазе ChessBase: там указано 20...Nb6, после чего вариант в партии тоже возможен, но «проще» 21.Bxb6 с лишней ладьей.

21.Be5 Qc5+ 22.Bd4 Nxa4 23.Bxc5 Nxc5 24.Bxe8 Rxe8 25.Rfe1 g6 26.Re5 Nd3 27.Ra5 Nxf4 28.Rxa7 Bd5 29.Kf2 g5! Белые сдались. Защитив коня, черные угрожают после 30...Rе2+ дать мат.

ЗАГАДКА «ФЕЛЬДТА»

В номере «Шахматного вестника» (№ 19–20, 1916), на котором журнал прекратил свое существование, была перепечатана следующая заметка из «Одесских новостей»:

Алехин в офицерской форме со знаком «Красный Крест» на груди. Возможно, эта фотография была сделана в Москве в июне 1916 года, перед его отъездом в действующую армию. К сожалению, ни одного фронтового снимка Алехина не сохранилось. А может, просто пока не найдено?

«После гастролей в Одессе в апреле маэстро посетил Киев и Москву, а затем отправился на фронт, где в течение нескольких месяцев находился в качестве начальника «летучки» Красного Креста (из Училища правоведения он вышел с чином титулярного советника, а по военному табелю – штабс-капитана). На позициях А.А.Алехин самоотверженно оказывал помощь раненым, часто под неприятельским артиллерийским и пулеметным обстрелом, и награжден за это двумя Георгиевскими медалями. Однажды он вынес с поля боя раненого офицера, за что представлен к ордену св. Станислава с мечами.

Оказывая раненым помощь в наиболее опасных местах, Алехин был дважды контужен, причем второй раз настолько серьезно (в спину), что ему пришлось пролежать в госпитале г. Тарнополя несколько недель. В этом госпитале, уже поправляясь, он испытал сильнейшее желание поиграть в шахматы. И администрация госпиталя устроила ему сеанс a l’aveugle, едва ли не единственный в истории шахматной игры. (Впоследствии Алехин утверждал, что дело обстояло иначе: «По моей просьбе меня часто посещали различные местные игроки, что дало мне возможность дать целый ряд маленьких сеансов игры не глядя на доску».) В госпиталь были приглашены тарнопольские шахматисты, и против пятерых из них наш маэстро играл наизусть. Все партии были им выиграны в этом необыкновенном сеансе. Приводим одну из этих партий, столь же замечательную по неожиданным красивым жертвам, вынудившим мат, сколь и необычайную по обстановке, в которой она была играна».

Парадокс, но эта заметка – в сущности, единственное документальное свидетельство участия Алехина в боевых действиях, не считая известной фотографии, где он снят в офицерской форме со знаком «Красный Крест» на груди. Никто из историков почему-то не обратил внимания на то, что, судя по дате газетной публикации (17 октября 1916), все приводимые сведения, в том числе о наградах, были получены непосредственно от самого Алехина, который как раз в те дни снова посетил Одессу. А коли так, то это сообщение вряд ли можно считать официальным документом… Попробуем опереться на факты.

В заметке не написано, на каком фронте воевал Алехин. Позднее он сам укажет – на Галицийском, но для знающих людей это и тогда не составляло секрета. Город Тарнополь (ныне Тернополь), захваченный у австрийцев весной 1916 года, находился в Восточной Галиции. Название фронта – важная зацепка, позволяющая установить то, о чем умолчал Алехин: он был участником знаменитого Брусиловского прорыва! Возможно, что само решение пойти добровольцем он принял на волне патриотического подъема, связанного с тогдашними успехами русских войск.

Серебряный нагрудный знак «Красный Крест» имел форму щита, покрытого белой эмалью и увенчанного Императорской короной. По контуру шла надпись (на церковно-славянском языке): «Возлюби ближнего твоего яко самого себя». Этот знак вручался «за заслуги, оказанные делу человеколюбия для Общества Красного Креста в период военных действий и во время общественных бедствий», а также «за продолжительную и полезную деятельность по Обществу в мирное время» или «за крупное пожертвование на дело Красного Креста, но не менее 5000 рублей».

Вы никогда не задавались вопросом: а как долго воевал Алехин? Об этом никто из его биографов почему-то не пишет; но можно подсчитать самим. В начале июня 1916 года он еще играет консультационные партии в Москве – значит, в действующую армию попал, скорее всего, не раньше середины месяца. А уже 26 сентября Алехин проводит сеанс на 37 досках (и это после тяжелой контузии!) в той же Москве. Итого три с половиной месяца. Но из них не менее полутора ушло на лечение и дорогу. Остается два месяца. Прямо скажем, немного, чтобы успеть заслужить столько наград: все-таки санитары в атаку не ходят… Хотя во время успешного наступления на медали, как известно, не скупятся.

А сколько он пролежал в госпитале? В заметке, напомню, указано: несколько недель. Примерно такой же срок – месяц – привел Алехин в книге «Шахматная жизнь в советской России», изданной в 1921 году в Берлине на немецком языке. Казалось бы, всё ясно… Но годы спустя, в известной статье об игре вслепую (см. главку «Парижский автограф»), он вдруг напишет: «Многие месяцы был я прикован к постели в госпитале в Тарнополе». И никто из биографов не удивится явной нестыковке: какие «многие месяцы», когда Алехин всего-то отсутствовал в Москве три с половиной месяца?! Нет, эта фраза пойдет гулять по книгам, обрастая всё новыми драматичными деталями. Под пером одного маститого историка она обретет и вовсе уж инфернальный характер: «Целые месяцы я лежал неподвижно, прикованный к постели…» И все-таки хочется понять: Александр Александрович сознательно добавлял себе «мужественности» или на самом деле плохо помнил детали своей жизни, и его частые жалобы на «ужасную память» – не позерство? Как-никак две контузии…

В одесской заметке Алехина называют начальником «летучки», а вот в приложениях к журналу «Нива» (ноябрь 1916) указано: помощник уполномоченного летучего отряда Красного Креста. Думается, это ближе к истине, так как, в отличие от газеты, «Нива» опиралась на официальные сведения. Да и сам Алехин позднее напишет, что попал на фронт «в качестве прикомандированного к Красному Кресту»… Ой, а что писали о его военном прошлом в эмигрантской прессе! Самую анекдотичную версию я встретил в варшавской газете «За свободу!» (2 декабря 1928): «Годы войны Алехин провел на посту коменданта воздухоплавательного отряда Красного Креста». В первый момент я ничего не понял, и только потом до меня дошло, что это они так перевели «летучий отряд»!

Теперь – о сопернике Алехина. В «Шахматном вестнике», как и в одесской газете, указан Фельдт. В книге «Шахматная жизнь в советской России» Алехин называет его уже «von Feld». В «Моих лучших партиях» аристократическое «фон» у Фельда исчезает, но зато появляется инициал – М., а в немецком издании и буква «т» на конце (да вдобавок еще написано, что сеанс состоял из 6 партий). Наконец, в пановском сборнике фамилия обретает привычное написание – Фельдт.

Выяснилось, что это вовсе не фамилия, а псевдоним. Но вот кто под ним скрыт? Сначала думали, что это раненый австрийский военнопленный Леон Штольценберг – 20-летний житель Тарнополя, который выполнял в госпитале обязанности не то медика, не то фельдшера и нередко играл в шахматы с Алехиным. Позднее он перебрался в США, стал фармацевтом и известным шахматным мастером.

Опроверг эту версию… сам Штольценберг! В 1951 году американский журнал «Chess Life» напечатал статью А.Бушке «Ранняя шахматная карьера Алехина», где есть такие строки: «Леон Штольценберг из Детройта, который присутствовал при сеансе вслепую в монастырском госпитале Тарнополя в 1916 году, недавно сообщил нам, что соперник, фигурирующий в книге Алехина как «Фельд», был в действительности адвокат по имени д-р Фишер…»

По-иному выглядит эта информация в книге Уолтера Корна «Наследие американских шахмат» (Нью-Йорк, 1978): «Леон, работавший медиком в госпитале Тарнополя во время Первой мировой войны, исправил ошибку, восходящую к сборнику партий Алехина (Берлин, 1921): партия вслепую, приводимая в ней как Алехин – фон Фельд, в действительности была играна против д-ра Мартина Фишера, интерна». Интерн – это студент-медик или молодой врач, работающий под наблюдением более опытных коллег и живущий при больнице. В любом случае речь не об адвокате. А вот имя Мартин – важное недостающее звено, которое объясняет появление инициала М.

Да, но почему именно «Фельд»? Высказывалась гипотеза, что это сокращение от слова «фельдшер». Вполне возможно. Из-за перенесенной контузии Алехин мог попросту не запомнить фамилию соперника – в отличие от имени, которое слышал чаще. Вот и назвал его Фельдом (кстати, по-немецки это еще и поле битвы, и поле на шахматной доске), а для звучности добавил «фон»…

Странная, запутанная история. Но налет таинственности только добавляет шарма этой самой знаменитой из «слепых» партий Алехина (примечания, помеченные буквами «ШЖ», взяты из книги «Шахматная жизнь в советской России»).

АЛЕХИН — «ФЕЛЬД»
Французская защита C11
Сеанс вслепую на 5 досках
Тарнополь, сентябрь 1916

«ШЖ». Эта партия была сыграна в сеансе вслепую, данном мною в 1917 году (явная описка) нескольким любителям в Тарнопольском монастырском госпитале, где я из-за ранения был вынужден находиться в течение месяца.

1.e4 e6 2.d4 d5 3.Nc3 Nf6 4.exd5. Обычно Алехин играл 4.Bg5, поскольку считал, что «рекомендованный Свенониусом вариант 4.exd5 exd5 5.Bg5 не дает белым преимущества ввиду предложенного мною хода 5...Nc6 ».

4...Nxd5 5.Ne4. Чаще играют 5.Nf3, но и ход в партии, препятствующий 5...c5, не плох.

«ШЖ». Во Всероссийском турнире 1914 года (во 2-й партии матча за 1–2-й призы) я сыграл здесь против Нимцовича 5.Nf3. Ход конем на е4 является новой попыткой.

5...f5. Ведет к гибельному ослаблению центра. Лучше было 5...Nd7 с последующим с7-с5.

6.Ng5! Хороший ход, имеющий целью возможно быстрее утвердить одного из коней на е5.

6...Be7 7.N5f3 c6 (потеря времени; лучше сразу 7...0-0) 8.Ne5 0-0 9.Ngf3 b6 10.Bd3 Bb7 11.0-0 Re8. Если 11...Nd7, то 12.c4 N5f6 13.Ng5 и т.д.

Но вместо 12...N5f6? лучше 12...Nxe5 13.Nxe5 Nb4 и с6-с5.

12.c4 Nf6 13.Bf4 Nbd7 14.Qe2 c5. Необходимо было 14...Nf8. Ход в партии допускает неожиданный и блестящий финал.

15.Nf7!! Kxf7. На отступление ферзя последует 16.Qxe6 с угрозой спертого мата.

16.Qxe6+! Kg6. Если 16...Kxe6, то 17.Ng5#, а если 16...Kf8, то 17.Ng5. Белые объявили мат в два хода: 17.g4! Be4 18.Nh4#.

Еще одну тайну открыл сам Алехин в статье «О прямой атаке в шахматной партии», опубликованной в конце 30-х годов. В ней он признался, что у его блестящей комбинации был, оказывается, идейный предшественник! Более того, ему уже давно хотелось ее осуществить, да всё случай подходящий не подворачивался:

«За два года до Первой мировой войны в шахматных отделах европейских газет была опубликована следующая короткая (сеансовая) партия, героем которой был хорошо известный проблемист В.Гольцгаузен, а жертвой – доктор Тарраш: 1.e4 e5 2.Nf3 Nc6 3.Bc4 Nf6 4.d4 exd4 5.0-0 d6 6.Nxd4 Be7 7.Nc3 0-0 8.h3 Re8 9.Re1 Nd7.

Эта попытка (в других случаях вполне оправданная) использовать диагональ h8-a1 ведет к немедленной катастрофе: 10.Bxf7+! Kxf7 11.Ne6!!, и черные сдались, потому что после 11...Kxe6 получают мат в 2 хода (12.Qd5+ и Qf5#), а если они не берут коня, то теряют ферзя (11...Nde5 12.Qh5+ Kg8 13.Nxd8 Rxd8 14.Nd5).

Когда мне стала известна партия, внимание привлекли некоторые особенности финальной комбинации. Это побудило меня попытаться найти в ней закономерности, изучение которых помогло бы лучше понять механизм начальной фазы борьбы на шахматной доске…»

Не буду приводить полностью эту интересную статью. При желании каждый может найти ее либо в журнале «Шахматы в СССР» (№ 6, 1979), либо в сборнике «На пути к высшим шахматным достижениям» (Москва, 1991).

ПАРИЖСКИЙ АВТОГРАФ

Каждый, кто читал книгу «На пути к высшим шахматным достижениям», знаком с текстом, предваряющим главу «Партии вслепую» (он не раз перепечатывался в различных изданиях, попал – правда, в изуродованном виде – и в сборник Панова «300 избранных партий Алехина»). Каково же было мое удивление, когда в парижской эмигрантской газете я наткнулся на статью Алехина о «слепых» шахматах. По содержанию она до боли напоминала тот текст из книги, но при этом – ни одной совпадающей фразы! Не верите? Что ж, можете потом сравнить сами, а пока просто насладитесь статьей, написанной чемпионом мира для своих соотечественников за рубежом.

Александр Алехин
«СЛЕПЫЕ» ШАХМАТЫ

Девятилетним мальчиком я услышал впервые об игре не глядя на доску. В это время мой родной город Москву посетил Пильсбери и дал сеанс вслепую на 22 досках. Меня тогда в шахматные клубы не пускали, но мой старший брат участвовал в этом сеансе и добился даже ничьей. Это выступление Пильсбери потрясло меня, как чудо. Впрочем, так же на это реагировал и весь шахматный мир (сеанс был рекордным для того времени и закончился с результатом +17–1=4).

В возрасте двенадцати лет начал я сам пробовать играть, не глядя на доску. Вращаться в шахматных кругах мне еще тогда не разрешали, но с тем большим увлечением принимал я участие в турнирах по переписке. Тут приходилось много анализировать, что я частью проделывал в гимназии. Так как при этом наличие шахматной доски исключалось, то я просто зарисовывал данное положение и продолжал разрабатывать его дальше в уме… Таким образом я убедился, между прочим, в том, что мог бы вообще обходиться без шахматной доски.

Шестнадцатилетним юношей получил я титул мастера, придя первым во Всероссийском турнире в Петербурге. В то время четыре или пять одновременных партий вслепую не представляли для меня трудности. Но я не стал развивать дальше этой способности, а предался усовершенствованию своего художественного шахматного образования.

Стремление серьезно углубиться в «слепые» шахматы пробудилось во мне во время интернационального турнира в Мангейме в 1914 году. Как известно, этот турнир внезапно оборвался с объявлением войны, и все русские, принимавшие в нем участие – я в том числе, – были интернированы в Раштатте.

Тут были кроме меня Боголюбов, Романовский, Селезнев, Богатырчук, Илья Рабинович, Вайнштейн и другие. Вполне естественно, мы заполняли шахматами наше вынужденное бездействие. Но так как у нас не было шахматных досок, мы играли между собой по памяти, «наизусть». Между прочим, я сыграл этим способом немало партий с Боголюбовым, из которых многие позднее были опубликованы.

В конце 1914 года мне удалось вернуться в Россию, где я дал после этого целый ряд сеансов вслепую с благотворительной целью.

В 1916 году, в качестве прикомандированного к Красному Кресту, я попал на Галицийский фронт и был здесь тяжело контужен. Многие месяцы был я прикован к постели в госпитале в Тарнополе. Тут-то «слепые» шахматы явились для меня благодеянием. По моей просьбе меня часто посещали различные местные игроки, что дало мне возможность дать целый ряд маленьких сеансов игры не глядя на доску. Одна из моих самых известных «слепых» партий – а именно против Фельдта – была сыграна как раз на одном из этих сеансов.

Во время революции мне не приходилось играть вслепую. Но как только я покинул советскую Россию – в 1921 году, – меня тотчас же потянуло вновь испробовать свои силы. Хотя до сих пор мне не приходилось играть одновременно больше восьми партий не глядя на доску, но я сразу шагнул вперед и сыграл в Париже 12 партий. Сеанс сошел изумительно легко, что побудило меня два года спустя решиться на рекордный сеанс, который я приноровил к своей первой поездке в Америку в 1923 году. Я посетил Канаду и выступил в Монреале против 21 противника. Это явилось американским рекордом, так как Пильсбери сыграл у себя на родине одновременно только 20 партий.

Мое выступление увенчалось успехом. Я сделал из 21 партии около 80 процентов, что навело меня тогда же на мысль взяться за мировой рекорд. Рекорд этот из 25 партий в то время принадлежал теперь уже умершему венгерскому мастеру Брейеру. Покончив с большим Нью-Йоркским турниром 1924 года, я взял себе три полных дня отдыха и выступил после этого в Нью-Йорке, в «Аламак-отеле» – там же, где игрался и названный турнир, – против 26 игроков. По американскому обычаю, устройство сеанса было безукоризненно, но для меня явилось неожиданностью, что против меня выставили необычайно сильную «экипу» (от французского equipe – команда). К этому я никак не был подготовлен. Достаточно будет сказать, что за первыми одиннадцатью досками сидели первоклассные любители – среди них чемпионы клубов Манхэттен и Маршалла. Назову для примера теперь всемирно известные имена Кэждена, Германа Штейнера и – пришедшего в последнем нью-йоркском турнире (весна 1931-го) третьим непосредственно за Капабланкой и Кэжденом – Кевица. При таких условиях результат – 16 побед, 5 ничьих и 5 поражений – был для меня весьма утешителен.

Однако уже год спустя я задумал побить свой собственный рекорд. 1 февраля 1925 года я сыграл в Париже одновременно 28 партий вслепую, причем достиг значительно более высокого процента, чем в Нью-Йорке: я выиграл 23, сделал 3 ничьих и 2 проиграл (на самом деле счет был +22–3=3). Должен при этом признать, что выставленные против меня соперники были слабее, чем в Нью-Йорке. Впрочем, были среди них и такие известные шахматисты, как теперь уже покойный поэт Потемкин и французские мастера Гётц и Бетбедер.

Сейчас же после моего парижского сеанса Рети попытался побить мой рекорд, сыграв 29 партий в Сан-Паулу в Бразилии. Но сам он рыцарски признал тотчас же после сеанса, что его попытку должно считать неудавшейся, так как он не достиг даже моего процента. А это противоречило рекордным условиям, установленным между нами годом раньше в Нью-Йорке. Как подтвердил сам Рети, при одинаковом или большем количестве партий мерилом может быть только процентный результат.

Что касается художественной ценности «слепых» шахмат, то она, собственно говоря, меньше, чем их спортивная ценность. Из наблюдений над самим собой и над игрой других мастеров я смог установить, что играющий вслепую играет не только слабее, чем играющий глядя на доску, но что самый способ мышления его и его стиль претерпевают изумительное превращение. Для примера скажу, что во многих своих партиях вслепую я по стилю не узнал бы себя и не могу себе представить, что сыграл бы именно так, имея перед собой шахматную доску. Возможно, что немалую роль в этом играет тот факт, что играющий вслепую не привык к мысли, что должен в данном случае давать свой максимум в смысле художества. На первый план выдвигаются мнемотехнические способности и элемент пропаганды.

Даже самый одаренный игрок при большом количестве партий вслепую сделает немало ошибок памяти. Это говорит мне не только собственный опыт, но и изучение партий других мастеров. Морфи, сыграв в свое время в Лондоне одновременно восемь партий не глядя на доску, вызвал всеобщий восторг. Переигрывая же эти партии, убеждаешься, что они переполнены ошибками. Пильсбери был одним из величайших игроков вслепую всех времен. Многие годы кряду он удерживал всемирный рекорд из 22 партий, а однажды – в Ганновере в 1902 году – задумал выступить одновременно против 21 первоклассного любителя. Хотя он и довел сеанс до конца, но явилось очевидным, что это предприятие превышало его силы, так как выиграть он смог только три партии, сделав 11 ничьих и проиграв 7. Я самого высокого мнения о Пильсбери, как о шахматном художнике, поэтому именно и устанавливаю разницу между его игрой вслепую и его игрой «зрячим».

Среди современных мастеров есть несколько хороших игроков вслепую, но как мало опубликованных «слепых» партий! Очевидно, сами мастера признали, что их партии стоят не особенно высоко в художественном отношении. Из всех новейших мастеров, которых я имел случай наблюдать во время игры вслепую, больше всего мне понравился Земиш: мне импонировали его большая техника, его быстрота и уверенность.

В новой моей книге («Auf dem Wege zur Weltmeisterschaft. 1923–1927», известная у нас под названием «На пути к высшим шахматным достижениям») будут даны тоже и некоторые мои партии вслепую – но и они не свободны от типичных ошибок «слепых» шахмат. После достижения выигрышного положения наступает удивительное падение творческой силы: редко находишь кратчайший путь к выигрышу; эстетическое впечатление обычно бывает нарушено, так как использование уже достигнутого преимущества редко бывает безупречным.

Меня часто спрашивают, как я, собственно, могу играть одновременно такое большое количество «слепых» партий? Думаю, этим я обязан прирожденной остроте памяти, которая устремляется в соответствующее русло благодаря основательному знакомству с шахматной доской и глубокому проникновению в самую сущность шахматной игры. А также играет немалую роль так называемая техника дебюта и эндшпиля. Что касается каких-либо мнемотехнических схем, то я никогда ими не пользовался. Когда широкая публика считает, что главная трудность заключается в запоминании данных ходов в данных положениях, то она не думает о том, что перед играющим вслепую стоит другая, более важная задача, а именно – вслепую бороться, вслепую в каждом данном положении находить по возможности наилучший ход! Это крайне важно для того, чтобы быстро покончить с отдельными партиями и таким образом сократить общее их число.

Непосредственно перед началом каждого значительного выступления я набрасываю себе простой план, подразделяя общее число досок на отдельные дебютные группы. Делаю я это совершенно произвольно. Например, в моем нью-йоркском рекордном сеансе я следующим образом подразделил все 26 досок: 6 партий я начал с ферзевой пешки и 6 – с королевской пешки, затем вновь 6 с ферзевой пешки и 6 с королевской пешки и, наконец, 2 последние – с пешки ферзевого слона. При выкликании номера каждой отдельной доски нужно только вспомнить соответствующий первый сделанный ход. Тогда попутно вспоминаешь о различных планах, угрозах и защитах, вспоминаешь о позиции и о последнем ходе – и можешь тогда комбинировать. Главным испытанием для памяти является дебютная фаза, так как пока отдельные партии не приобрели еще определенного характера, для памяти имеется еще слишком мало задерживающих точек. Самая значительная часть подобного испытания одолевается так называемой логической памятью; другими словами – играющий не воспроизводит перед своим духовным взором целой доски с ее белыми и черными полями, с ее белыми и черными фигурами – как это себе представляют непосвященные, – но просто вспоминает отдельные моменты, как вспоминают друга, книгу, вообще какой-нибудь предмет.

Так играю я, и так же, насколько я знаю, играют все остальные известные игроки вслепую. Зрительная же память, то есть воспроизведение образов, только тогда призывается на помощь, когда хочешь проверить положение в критический момент – выяснить возможную ошибку и т.п. В особенно трудных случаях играющий вслепую также должен быть в состоянии восстановить ход за ходом данное положение или про себя, или вслух, в зависимости от того, приходится ли ему разрешить свое сомнение или же сомнение ослышавшегося противника. Само собой разумеется, что прибегаешь к этому только в исключительных случаях, ибо такая проверка слишком убыточна в смысле времени.

Мнения о ценности «слепых» шахмат весьма различны. В Америке, например, их ценят очень высоко, тогда как в советской России они даже запрещены законом, как ненужные в художественном отношении и вредные для здоровья (игру вслепую официально запретили в ноябре 1929 года). Лично я, хотя и владею в данное время рекордом, не особенно горячий приверженец этой игры и ценю «слепые» шахматы, главным образом, как средство к пропаганде. Да послужат они к распространению шахмат и к должному, заслуженному признанию их общественной ценности.

С чисто научной точки зрения «слепые» шахматы нуждаются еще в более глубоком изучении. Известный труд Бинэ имеет уже 40-летнюю давность и при этом в выводах своих выдает недостаточное знакомство с предметом. Старый немецкий маэстро Мизес выпустил как-то брошюру о «слепых» шахматах, которая, однако, передает только его личные переживания. Брошюра эта, таким образом, может послужить материалом для научной работы, но сама по себе научной ценности она не представляет.

«Слепые» шахматы ждут еще своего исследователя.

«Последние новости» (Париж), 4 августа 1931

«ВРЕДНОЕ ТРЮКАЧЕСТВО»

Если вы не поленитесь сравнить текст из парижской газеты с тем, что приведен в книге «На пути к высшим шахматным достижениям», то увидите – разница колоссальная! Дело даже не в фактических несовпадениях, изъятии или искажении смысла ключевых фраз, а в совершенно другой «руке». Например, Алехин пишет: «Меня тогда в шахматные клубы не пускали». В книге читаем: «Я сам тогда не имел еще доступа в шахматный клуб». Вроде тоже по-русски, а сказать так язык не повернется.

Впрочем, удивляться тут нечему: книга была переводной, вот Алехин и «пел с чужого голоса». Причем оказалось, что книжный текст практически совпадает с… переводом его статьи «Игра вслепую», обнаруженным мною в журнале «Шахматы в СССР» (№ 14, 30 июля 1931). Правда, там из списка сидельцев Раштаттской тюрьмы выпал Селезнев (как потом и из книги), а «поэт Потемкин» (Петр Петрович) превратился в «шахматиста Н.А.Потемкина», хотя престарелый московский первокатегорник, живший тогда в Баку, никак не мог участвовать в парижском сеансе Алехина. Есть и прямой подлог, также перекочевавший в книгу: «Что касается художественной ценности игры вслепую, то последняя, безусловно, невелика». А оригинал помните? «Что касается художественной ценности «слепых» шахмат, то она, собственно говоря, меньше, чем их спортивная ценность».

Идеологическая подоплека появления статьи Алехина в советском журнале отчетливо видна и в редакционном послесловии:

«Игра вслепую, как типичное проявление буржуазного рекордсменства, решительно осуждена советским шахматным движением. Статья нынешнего чемпиона мира как нельзя лучше подтверждает правильность позиции, занятой нами в данном вопросе. Автору статьи с трудом удалось найти единственный и то вымученный довод в защиту сеансов игры не глядя на доску – в виде ссылки на «пропагандистское» значение этого нездорового зрелища. Мы полагаем, что эта ссылка приводится исключительно по соображениям приличия, «для красного словца», ибо рассчитывать на привлечение кого-либо к серьезному изучению шахмат (Алехин, напомню, говорит о «распространении шахмат» и «признании их общественной ценности», но эту фразу в журнале вообще выкинули) при помощи подобного трюка – то же самое, что вербовать поклонников куроводства посредством петушиных боев или «пропагандировать» математические науки показом феноменов-счетчиков.

Давая место статье Алехина, представляющей известный интерес с точки зрения дезавуации игры вслепую, как заведомо мнимого искусства, редакция обращает внимание читателей на замаскировано-рекламный характер этого литературного выступления. Нельзя считать случайностью появление настоящей статьи в печати как раз после того, как бельгийский шахматист Колтановский поставил новый мировой рекорд игры вслепую, успешно сыграв не глядя на доску одновременно 30 партий. «Рыцарские» качества покойного Рети оказывают автору статьи последнюю загробную услугу, вразумляя буржуазного шахматиста-обывателя насчет «незыблемости» рекорда, поставленного в свое время Алехиным. Самое забавное, пожалуй, в этой истории – то, что частному соглашению двух шахматистов между собой (факт последнего «мог бы подтвердить» Рети) Алехин с самым серьезным видом придает значение международно-обязательной шахматной нормы!»

То, что целью публикации статьи было развенчание игры вслепую, это понятно. Как и то, зачем понадобился перевод из иностранной печати: сопоставив даты, легко увидеть, что журнал появился раньше, чем статья в «Последних новостях». Но вот зачем, спрашивается, этот перевод вставили в книгу, если ко времени ее выхода (1932 год) имелся уже авторский оригинал на русском языке, и не где-нибудь в Париже, а под рукой? Ведь вслед за «Шахматами в СССР» статью Алехина напечатал журнал «64» (№ 15–16, 30 августа 1931) – и, в отличие от коллег, там-то воспроизвели текст из парижской газеты. Конечно, без ссылки на первоисточник, с пропуском нескольких фраз и легкой правкой (вроде «Советской России» вместо «советской России»). Но в любом случае текст принадлежал перу Алехина, а не переводчика! Вдобавок эта статья – единственная из почти десятка его статей в «Последних новостях», перепечатанная тогда на родине.

Чем же так насолила руководителям советских шахмат игра вслепую, что они решили ударить по ней дуплетом, опубликовав с разницей в месяц одну и ту же статью Алехина? Видимо, шумиха вокруг рекорда Колтановского докатилась до СССР, и Крыленко не нашел ничего лучшего, чем попытаться руками чемпиона мира сбить волну интереса к «запретному плоду». Недаром предисловие редакции кончалась словами: «В противовес Америке, благоволящей к слепым шахматам, у нас они, по выражению Алехина, «запрещены законом». Жалеть об этом не приходится. Советскому шахдвижению не под стать сомнительные «средства пропаганды», отдающие вредным трюкачеством».

СЛЕПОЙ ЗРЯЧЕМУ НЕ СОПЕРНИК?

Помните, Алехин пишет: «Во время революции мне не приходилось играть вслепую»? На самом деле приходилось, и даже не раз! Одну партию из сеанса в Одессе 1918 года он включил в книгу «Шахматная жизнь в советской России», а затем в сборник «Мои лучшие партии». Она настолько поразила зрителей, что годы спустя Борис Верлинский признался, что из одесского периода ему «особенно запомнилась партия с Гонсиоровским, которую Алехин играл, не глядя на доску, и выиграл блестящей комбинацией с жертвой ферзя!»

ГОНСИОРОВСКИЙ — АЛЕХИН
Сеанс вслепую на 8 досках
Одесса, декабрь 1918

18...Nd5! Жуткий случай! Угроза мата может быть отражена только ценою фигуры.

19.Rxe8+ Qxe8 20.Ne4 Qxe4! 21.Bd2 Qe3! «ШЖ». Еще одна маленькая шутка.

22.Re1! Белые отвечают сюрпризом на сюрприз, но это спасает их лишь на мгновение.

22...Bf5! (решающий удар!) 23.Rxe3 dxe3 24.Qf1. Черные объявили мат в три хода: 24...exd2 25.Bd1 Ncb4! и Nc3#.

Известно также о московском сеансе на пяти досках, состоявшемся в августе 1918 года, незадолго до бегства Алехина на Украину. Сохранилась даже партия из него. Обычно она дается без примечаний, но мне посчастливилось отыскать очень интересные комментарии Н.Григорьева. Они обнаружились в его заметке «Нелишнее дополнение», которая в «64» сопровождала… статью Алехина о «слепых» шахматах!

«Я никогда не думал, – пишет Николай Дмитриевич, – чтобы следующая партия могла увидеть свет. Сама по себе она того мало заслуживает. О ней я даже забыл. Но когда в статье Алехина я прочел, что ему не приходилось после революции играть вслепую, тогда я сразу вспомнил и об этой партии, и о том небольшом «слепом» сеансе, в котором она игралась. Да, в 1918 году Алехин давал такой сеанс, о чем, наверное, помнит и Х.К.Баранов, как будто сделавший с гроссмейстером ничью. В то время я играл уже на 1-ю категорию, в шахматных делах был искушен, и сеанс из нескольких партий a l’aveugle мне не казался «чудом». Я знал, что Алехин не собьется, был уверен и в том, что больший процент он выиграет, но меня занимало другое. «Не может быть, – говорил я, – чтобы Алехин «слепой» даже эти несколько партий провел так же сильно, как зрячий». И я отказывался представить себе, чтобы в процессе борьбы нигде нельзя было его запутать. Я захотел сыграть, Алехин не возражал, и я присоединился к четырем другим участникам сеанса. Жалеть мне не пришлось. Течение партии наглядно подтверждало правильность моих предположений.

Теперь, много лет спустя, я раскопал в своем архиве партию, пересмотрел ее и решил предать огласке в связи с алехинской статьей. Надеюсь, что всякий, пробежавший партию, поймет эту связь и на меня не посетует.

АЛЕХИН — ГРИГОРЬЕВ
Дебют четырех коней C48
Играна 9 августа 1918 года в Московском шахматном кружке в сеансе из 5 партий, одновременно игранных Алехиным не глядя на доску

1.e4 e5 2.Nf3 Nc6 3.Nc3 Nf6 4.Bb5 Nd4 5.Nxd4 exd4 6.e5 dxc3 7.exf6 Qxf6 8.dxc3 Qe5+. Начало сомнительных экспериментов, на которые против «зрячего» Алехина, конечно, я бы не пошел.

9.Be2 Bd6 (?) 10.Be3 b6. Логическое следствие предыдущего хода. Кроме того, заманчиво было спровоцировать белых на такие осложнения: 11.Bd4 Qe7 12.0-0 Bb7 13.Bxg7 Rg8 14.Bf3 0-0-0 с атакой у черных за пешку. Этой провокации Алехин благополучно избегает.

Какая атака? После 15.Bxb7+ черные попросту проигрывали: 15...Kxb7 16.Qf3+ и Bf6 или 15...Kb8 16.Bd4 Qh4 17.g3 и т.д.

11.Bf3! Rb8 12.Qd3 (предупреждая Ba6) 12...Bc5. Следовало скорее рокировать 12...0-0 и на 13.0-0-0 отвечать 13...Bb7.

13.0-0 Bxe3 14.Rae1 0-0 15.Rxe3 Qf6 16.Rfe1 d6. Положение белых уже подавляюще, и я, по правде говоря, начинал опасаться, не слишком ли далеко зашел и, главное, есть ли хоть какие-нибудь контршансы... 

17.Re7 Bf5 18.Qc4. Проще было 18.Qd2, и если 18...Rfc8, то 19.Bb7!, а если 18...c5, то 19.Rxa7 Rfe8 20.Rxe8+ Rxe8 21.Bc6!, заставляя черных уступить линию «е».

В первом варианте гораздо сильнее 19.Bd5! (19.Bb7 Be6) и только на 19...Bg6 – 20.Bb7.

По-видимому, еще сильнее энергичное 18.Qa6, например: 18...c5 19.Qxa7 с угрозой Qxb8. Во всех этих случаях белые выигрывали пешку при лучшей позиции.

18...c5 19.Bd5. Теперь уже 19.Rxa7 не вело к спокойному выигрышу пешки, так как ходом 19...Rbe8 черные захватывали важную вертикаль «е».

19...Be6 20.Rxa7 b5 21.Qe4 (более точным являлось 21.Qd3) 21...Rbe8.

22.Qe3? Неудачно защищаясь от угрозы 22...Bd7, белые дают противнику темп и инициативу. Возможно, что Алехин рассчитывал на 22.Ra8, но здесь «увидел», что это, как и 22.Qd3?, стоит фигуры после 22...Bxd5. Любопытно, однако, что простого спасения, заключавшегося в 22.Rf1 или 22.Re3, он так и не заметил.

22...g6 (!) 23.Bxe6 Rxe6 24.Qd2 Qf4. Преимущество переходит к черным. Лишняя пешка белых не чувствуется.

25.Qd1 Rfe8 26.Rxe6 Rxe6 27.g3 Qc4 28.Kg2 Re2.

29.Qxd6? Грубейшая ошибка в сравнительно терпимом положении. Инстинкт самосохранения должен был подсказать Алехину, что никак нельзя допускать шаха на е4 и что необходимо поэтому 29.Qd3! Если тогда 29...Qxd3 30.cxd3 Rxb2, то 31.Kf3! и т.д.

29...Qe4+ 30.Kh3 Qf5+? В несколько ходов решало партию 30...Rxf2! Хотя доска и была передо мной, но тут, очевидно, я просмотрел то же, что и не видевший доски мой противник: после 30...Rxf2 опасного шаха на а8 у белых нет, а потому нет и защиты от угрозы Qg2+ или Qf5+.

31.g4 (!) Qf3+ 32.Qg3 Qd5. За две пешки у черных все же есть атака ввиду плохого положения белого короля.

33.c4? Опять характерный момент. Глядя на доску, Алехин, без сомнения, попытался бы сочетать защиту с контригрой путем 33.Qd3 или 33.Qb8+ с последующим Qb7. «Слепой», он думает только о защите... 

33...bxc4 34.Ra3 (34.Qf4! Rxc2 35.Qf6=) 34...Rxc2 35.Qb8+ Kg7 36.Rg3 Rxf2 37.a4. Пешка с одним ферзем уже не сулит белым шансов на спасение.

37...Qd2. Даже в анализе «зрячий» Григорьев не увидел, что сразу кончало 37...Qg5!

38.Qe5+ Kh6 (!) 39.Rc3. Ладейный эндшпиль безнадежен: 39.Qe3+ Qxe3 40.Rxe3 Rxb2, и черные грозят не только Ra2, но и Rb3.

39...f6 40.Qb8 Qd5. Угрожая пункту g2 и защищая пешку с5 на случай Qf8+. У белых начинается агония.

41.Rg3 Re2 (41...Qd4!).

42.a5. Шансы на спасение давало 42.Qf4+!, вынуждая размен ферзей (на g5 или f7), после чего крайняя проходная обретала силу.

42...Qd4 43.Qf8+ Kg5 44.Qa8. Разве только в последних двух ходах и проявилась находчивость Алехина: сначала переместить черного короля на g5, а потом занять ферзем главную диагональ, откуда он обстреливает поля d5 и h1.

44...Qd2 (!) 45.Qh1 Qxa5 46.Qd5+ Re5 47.Qxc4 Qd2 48.b3 Qf2 49.Qc1+ Qf4 50.Qd1 Kh6 51.Rf3 Re3 52.Rxe3 Qxe3+ 53.Kg2 Kg5, и черные вскоре выиграли, прорвавшись королем вперед».

Поскольку в мегабазе нет полного текста партии, приведу ее окончание: 54.b4 cxb4 55.Qd8 Qe2+ 56.Kg1 Qf3 (избегая взятия пешки g4, Григорьев, видимо, хотел использовать ее для защиты от шахов либо опасался патовых ловушек с жертвой ферзя) 57.Qd6 Kh4 58.g5 Qg4+ 59.Kh1 Qe4+ 60.Kg1 Qe1+ 61.Kg2 Qe2+ 62.Kg1 f5 63.Qd7 f4 64.Qxh7+ Kxg5 65.h4+ Kg4 66.Qxg6+ Kh3, и только тут Алехин сдался.

А однажды он рискнул провести даже смешанный «слепо-зрячий» сеанс – насколько я знаю, случай в практике Алехина уникальный! Воспоминания французского шахматного композитора Виталия Гальберштадта, который был родом из Одессы, мне удалось откопать в журнале «British Chess Magazine» (№ 3, 1956):

«Петроград, 1918. Я узнаю о том, что Алехин собирается дать сеанс одновременной игры в шахматном клубе, который располагался в Финансовом и коммерческом собрании. Несмотря на мою тогдашнюю крайнюю робость (я еще был учеником), я отправился по указанному адресу и, после уплаты 50 копеек, был допущен в игровую комнату. Сквозь невозможно плотные клубы табачного дыма я наблюдал за импозантным молодым человеком весьма привлекательной наружности, который в быстром темпе играл одновременно 20 партий плюс две вслепую. Я расположился за игроком, который вел себя довольно непринужденно. Алехин подошел к его столику. Поскольку игрок заколебался с выбором хода, Алехин на несколько секунд вперил в него свирепый взгляд, а потом заявил: «Вы проиграли». Изумление отразилось на лице игрока – и тогда Алехин без церемоний продемонстрировал на один возможный ход выигрывающий вариант с жертвой фигуры, сбросив по ходу дела на пол три-четыре фигуры (движения Алехина уже тогда были несколько нервны). После чего Алехин продолжил обход столиков, останавливаясь время от времени на несколько секунд, чтобы продиктовать ходы из своих «слепых» партий».

К слову сказать, его нервность настолько бросалась в глаза, что даже попала в число… примет. Вот описание Алехина, присланное осенью 1920 года на Лубянку бывшим председателем Одесской ГубЧК: «Приметы: выше среднего роста, худой, очень нервный, походка нервная…»