Taumatawhakatangihangakoauauotamateaturipukakapikimaungahoronukupokaiwhenuakitanatahu is the Māori name for a hill located close to Porangahau, south of Waipukurau in southern Hawke's Bay, New Zealand.
Помимо ласковых обращений «милюся» и «балбесик», в переписке с Книппер Чехов использовал и другие любезности: «бабуся милая», «дуся моя насекомая», «кашалотик мой милый» и «крокодил души моей».
Регулярно вижу в зеркале человека, называвшего жену не иначе как "толстая". Весила она чуть больше 50 при росте 164.
Она, правда, в долгу не оставалась.
В израильском кафе суетливая мать режет пополам огромный бутерброд, кладет половину на отдельную тарелочку и торжественно говорит ребенку лет семи: «Всего пол-бутерброда - и тебя ждет сюрприз!». Изнывая, пыхтя и постанывая, ребенок запихивает в себя еду. Мать, радостно меняя тарелки местами: «Сюрприз! Еще пол-бутерброда!!»
В израильском кафе суетливая мать режет пополам огромный бутерброд, кладет половину на отдельную тарелочку и торжественно говорит ребенку лет семи: «Всего пол-бутерброда - и тебя ждет сюрприз!». Изнывая, пыхтя и постанывая, ребенок запихивает в себя еду. Мать, радостно меняя тарелки местами: «Сюрприз! Еще пол-бутерброда!!»
Потрясающе! я ОДНОВРЕМЕННО перепостил это же в ФБ:)
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца
и показалось, что тут есть ещё второй смысл, у него сын остался в России, он постоянно ему и Марине присылал подарки, и вот этот вот взгляд через через тыщи километров, взгляд отца на своего ребёнка. Он и сам писал,
Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
"В детстве нам с сестрой родители строго запрещали говорить нехорошие слова, даже за "дурака" прилетало! Однажды вечером, когда разошлись гости и мама укладывала спать, моя сестра сказала, что слышала как дядя Петя сказал плохое слово на букву "Н"! Мама велела забыть, но пока они с папой мыли посуду, то сломали всю голову, какое же это слово? Да еще на Н! Мама вернулась и будит сестру: "Ира, а что дядя Петя сказал? Какое слово-то?" Сестра долго отнекивалась, но потом сдалась: "Мама, он сказал, Николай, давай ёбнем!"
А с другой стороны тут прошла по интернету история, когда дочка спрашивала у матери, что такое минет. Мать сказала, что сейчас доварит кофе и объяснит, а сама лихорадочно думала, как к этому делу подойти. Потом решила уточнить контекст, выяснилось, что слово из "Унесённых ветром". Мама напряглась, но минета в исполнении Вивьен Ли не вспомнила. Короче, ударение было на первом слоге. Типа, минет много лет и.
jenya: А с другой стороны тут прошла по интернету история, когда дочка спрашивала у матери, что такое минет. Мать сказала, что сейчас доварит кофе и объяснит, а сама лихорадочно думала, как к этому делу подойти. Потом решила уточнить контекст, выяснилось, что слово из "Унесённых ветром". Мама напряглась, но минета в исполнении Вивьен Ли не вспомнила. Короче, ударение было на первом слоге. Типа, минет много лет и.
вспомнилось давнее и англоязычное - про то, как девочке лет 8, тоже на кухне, лихорадочно объясняли смысл слова "virgin". ребенок задумался, вник, а потом потребовал уточнений - что такое "extra virgin". указывая на оливковое масло.
Китайское с незамысловатым названием Love Sex Company представило на суд публики секс-робота, который, кроме ожидаемых от него функций, может распознавать владельца и болтать с ним. Представление произошло в рамках выставки Sex Culture Exhibition. Директор компании, Ли Чжиан сообщил, что робот будет стоить около 6 тысяч долларов и будет предназначаться "боссам больших компаний, у которых нет времени на возню с реальными женщинами".
А можно, чтобы хотя бы робот умел помолчать?
Интересно, что именно хотел сказать Вишневский фразой "Любимая, да ты и собеседник?!"
На первый взгляд, интонация выражает удивление способностью любимой связать пару слов. Тем, что ей хватило "грамматической отточенности, а также семантической когерентности".
Но мне кажется, что эта интонация психологически неверна.
Девушки легко и свободно могут часами общаться по телефону.
Я бы интерпретировал знак ?! по-другому.
Возможно, Вишневский пытался выразить крайнюю степень отчаяния.
Все как-то не так сегодня, и любимая уже во где сидит, да еще и не замолкает.
Выпьем же за прекрасных дам, понимающих жизненную правду великих строк
Я сегодня помолчу
Я понравиться хочу
"Бывает, что в женщине тебе нравится абсолютно всё, кроме какой-нибудь чепухи: например, вдруг замечаешь, что она что-то оживленно рассказывает тебе, а тебе неинтересно. И кажется, что это такая мелочь, что она непременно растворится во всем остальном хорошем. Нет. Она не растворится, и будет все время отравлять жизнь, как гвоздь в сапоге, и конец ваших отношений будет ужасен".
Долго искал этот отрывок из Искандера
Я почувствовал, что насытился рыбалкой. Я приподнял удилище, сдёрнул камушек, намотал леску и положил удочку между двумя ветками. Уходить не хотелось. Оттянув на бок тяжёлый карман с рыбами, я лёг животом на тёплый, прогретый солнцем ствол. Он слегка покачивался под напором воды, толкавшей погруженные в воду ветви. Близость глубокой, быстро бегущей воды усиливала ощущение покоя, неподвижности. От нагретого ствола подымался винный запах. Солнечные лучи сквозь мокрые брюки горячо притрагивались к ногам. Мох щекотал щеку, ствол покачивался, я погружался в сладкую дрёму. Муравей медленно пробирался по моей шее. Сквозь дрёму я подумал, что давно не испытывал такого покоя. Может быть, и никогда не испытывал. Я подумал, что даже с любимой такого полного покоя никогда не было. Может быть, потому, что там всегда остаётся опасность, что она заговорит и все испортит. Но даже если не заговорит, ты краем сознания чувствуешь, что может заговорить, и тогда вообще неизвестно, чем всё это кончится. И потому такого полного блаженства, как здесь, там не получается. А здесь получается, потому что дерево никак не может заговорить, это уж точно…
С животными, кстати, у меня мораль связана с детства. Впервые услышав про нее от отца, я стал доказывать, что мораль – травоядное. Мы даже поспорили на лимонад с пирожным. И я выиграл, продемонстрировав в Детской энциклопедии фотографию – олень с ветвистыми рогами, а под ним черным по белому: “марал”.
Один эпизод в изложении Н.Я. Мандельштам, три разных описания.
«Услыхав о какой-нибудь нелепой сцене, О. М. всегда говорил: „И никакой неловкости не произошло“… Эта фраза тоже имела свою историю. Как-то Анну Андреевну попросили зайти с поручением к старому, парализованному актеру Г-ну… Ее привели к старику и сказали, кто она. Он посмотрел на нее мутным взглядом и произнес: „Совершенно неинтересное знакомство“… О. М. в незапамятные времена выслушал про этот визит и резюмировал: „И никакой неловкости не произошло“… Так эти две фразы и остались жить… Жизнь делала все, чтобы отучить их смеяться, но они оба туго поддавались воспитанию»
Среди словечек Ахматовой одно, подброшенное Мандельштамом, оказалось очень стойким и сопровождало нас всю жизнь. Вот как оно возникло... Ахматова пришла однажды к старому параличному актеру (Глаголину, кажется, если был такой), чтобы передать посылочку и привет от сына из Харькова. Это случилось в годы, когда плохо работала почта и люди пользовались оказиями. Старику сказали: «Это Ахматова», — а он пробурчал: «Совершенно неинтересное знакомство...». Ахматовой это очень понравилось, она запомнила милый случай и через несколько лет рассказала о нем Мандельштаму. Он тут же прокомментировал: «И никакой неловкости не произошло...». С тех пор она повторяла слова старого актера, чтобы сообщить, как ее приняли чиновники в издательстве или каком-нибудь другом учреждении. До войны, поскольку она всегда была парией, ее только так в официальных местах и принимали. А фразой «И никакой неловкости не произошло» мы пользовались по поводу всякого хамежа и свинства, а этого у нас всегда хватало. Именно эти слова она произносила, когда на страницах всех без исключения советских газет ее назвали блудницей.
Я прочла постановление о "Звезде" и "Ленинграде" в Москве, только что вернувшись из Ленинграда, где я с недельку гостила у Ахматовой. Значит, пока мы были вместе и радовались встрече, оно сочинялось, обрабатывалось и обсуждалось. Писатели-невидимки поработали на славу... Перед нами в те дни отчетливо мерцали знаки немилости, но мы, привычные, встречали их с полным равнодушием, хотя по спине у нас пробегал непроизвольный холодок. Мы скрывали и этот холодок, и приступы тошноты. Пожав плечами или переглянувшись, мы делали вид, что "никакой неловкости не произошло", и продолжали разговаривать о своем. Когда-то старый параличный актер, к которому Ахматова зашла с чьим-то поручением, кивнул ей головой и, поморщившись, сказал: "Совершенно неинтересное знакомство..." Ахматова пожаловалась на такую встречу Мандельштаму, а он откомментировал: "И никакой неловкости не произошло". Мы запомнили это "мо" и часто употребляли в самых неподходящих случаях. Подходило ли это элегантное выражение к нашей прелестной повседневности?
Фотографии ниже есть в книжке "Не только Бродский". Там они сопровождаются байками Довлатова. А по ссылке есть их маленькие истории.
Осенью 1974 года в Москве возобновили спектакль по опере Шостаковича "Нос". Его поставил Борис Покровский, а дирижировал Геннадий Рождественский. Покровскому дали рядом с метро "Сокол" подвал. Была целая катавасия с открытием этого театра. Но все-таки его открыли. Мы с Соломоном ходили на каждый спектакль. И на каждом спектакле мы видели Рихтера. Я никогда его не видела на таком градусе хорошего настроения. Я думаю, что это было связано не только с музыкой Шостаковича, но и с мыслью о том, что надо же, удалось пробить это дело и поставили Шостаковича через десятилетия после того, как опера была написана. Соломон с ним в фойе часто разговаривал. А фойе было маленькое, там не протиснуться было. В один из таких моментов я говорю: "Святослав Теофилович, нельзя ли сделать ваш портрет?" А он говорит: "А почему же нельзя?!" И вот на этих словах я и щелкнула. Так это и осталось. Мне невероятно дорога эта фотография, потому что обычно он был углублен в философские и музыкальные дела, а тут так говорит лукаво, "а почему же нельзя?!" А ведь многим он казался суровым, неприступным, небожителем таким...
А что касается Ростроповича, то эта фотография была сделана здесь в Нью-Йорке, за кулисами Карнеги-холла. Буквально за день до этого было сообщение о том, что Ростроповича лишили советского гражданства. Это было в 1978 году. Вишневская и Ростропович не ожидали, что произойдет такое. У Ростроповича как раз был концерт. Концерт — это всегда большое напряжение для музыканта, но, в то же время, это — радостное и приподнятое настроение. Люди приходят за кулисы, тебя поздравляют. В общем, приятное волнение. Но у него в этот день ничего радостного не было, у него была эта горечь от того, как с ним поступили. И я сделала этот портрет в тот день.
Одним из поводов к написанию настоящего текста стало высказывание известного общественного деятеля Леонида Радзиховского в Троицком Варианте, где он назвал Вторую школу неудавшимся проектом, так как из неё вышло мало выдающихся учёных, и вообще – ни Пушкина, ни Горчакова. Уважаемому Леониду Радзиховскому и всем, интересующимся историей наших физматшкол: единого подхода к их созданию и их работе никогда не было. Больше того, история Второй школы – это результат не проекта, а родительского инстинкта и самоотверженного труда педагогов. А вот проект физматинтернатов действительно был и в каком-то смысле дополнял или даже компенсировал факт существования столичных математических школ.
Пишу Вам под впечатлением Ваших стихов, присланных мне на отзыв Лит. институтом. Я совершенно потрясен огромной чистотой Вашей души, которая объясняется не только Вашей юностью, но и могучим, совершенно мужским дарованием, пронизанным женственностью и даже детскостью, остротой ума и яркостью поэтического, да и просто человеческого чувства!
Как это Вам сохранить на будущее? Хватит ли у Вас воли не споткнуться о быт? Женщине-поэту сложнее, чем поэту-мужчине... Как бы там ни было, что бы в Вашей жизни ни произошло, помните, что у вас дарование с чертами гениальности, и не жертвуйте им никому и ничему!
До свидания, чудесное Вы существо, будьте радостны и счастливы, а если и случится какая беда — поэт от этого становится только чище и выше.
Голосок ее, особенно звонкий на снегу в эти времена, бывало раздавался на пол-Чегема, и каждый, слушая, как она покрикивает на мула, подбадривает маленьких, вечно спорит со своими двоюродными сестрами, называя их дважды протухшим молоком или трижды прокисшими сливками, невольно улыбался ее горячему голосу на снегу, ее неукротимой энергии.
В детстве Ю.А. и её сестре не разрешали обзывать друг друга нехорошими словами. Под запретом было даже слово "дура", чай, интеллигентная семья, не чета нам. Зато уменьшительные ("дурочка") разрешались. Для усиления сёстры говорили друг другу "тысяча раз дурочка".
Голосок ее, особенно звонкий на снегу в эти времена, бывало раздавался на пол-Чегема, и каждый, слушая, как она покрикивает на мула, подбадривает маленьких, вечно спорит со своими двоюродными сестрами, называя их дважды протухшим молоком или трижды прокисшими сливками, невольно улыбался ее горячему голосу на снегу, ее неукротимой энергии.
Со временем понадобилась целая гора безмерной подлости и жестокости, чтобы наконец залепить углы ее губ в тревожной неподвижности, но и тогда вдруг прорывалась ее прежняя, нет, почти прежняя улыбка, и тем, кто знал ее в пору отрочества, хотелось кусать пальцы от боли при виде этой улыбки или свернуть шею самой судьбе за то, что она допустила все это.
Благодарен Искандеру за то, что он сжалился над читателями и не показал, как била судьба дочку дяди Сандро.
— Всю мою жизнь, — с горечью признался добравшийся до 80 Филип Рот, — я ориентировался на нормальных людей, которые перед сном читают часа два. Узнав, что таких почти не осталось, я бросил перо и ушел в отставку.
Мне трудно ему не сочувствовать, потому что я и сам других не знал. Череда уходящих к Гутенбергу поколений каждый день занимала себя чтением, считая книгу незаменимым счастьем. Я рос с этим убеждением, твердо зная, что так будет всегда. Да и как могло быть иначе, если все взрослые говорили о книгах. В оттепельные годы имена и названия служили паролем и объединяли интеллигенцию, образуя единственную оппозиционную режиму партию. Это были не только книги Хемингуэя, Фолкнера или Белля, но и «Счастливчик Джим» Кингсли Эмиса или «Четвертый позвонок» Марти Ларни. Все доставали, одалживали или крали одинаковые книги, чтобы читать их с сектантским упоением. Пожалуй, я и сегодня могу восстановить течение времени (как на пне с годичными кольцами) по книжным приметам — будь то лето «Кентавра» или зима «Зимы тревоги нашей». И это еще не считая самиздата. Я прекрасно помню, как часто находил в себе силы оторваться от подушки лишь потому, что надеялся вечером к ней вернуться с книгой.
— Мартын, — писал Набоков, — был из тех людей, для которых хорошая книжка перед сном — драгоценное блаженство.
Найдя этот абзац в «Подвиге», я понял, что норма была всегда и не зависела, как я было подумал, от природы власти. Два вечерних часа с книгой были для нас сакральным временем. Но вот, как с печалью констатировал Филип Рот, все кончилось, и два заповедных часа отошли конкуренту.
— Вы заметили, — спрошу я честного читателя, — что, встретившись с друзьями, мы уже спрашиваем, не что они читали и даже не какой фильм смотрели, а — с каким сериалом они живут.
