Энциклопедия	Мария МАНАКОВА, гроссмейстер
Светозар ГЛИГОРИЧ: «ЖИЗНЬ – САМОЕ ЦЕННОЕ, ЧТО У НАС ЕСТЬ»

Смерть поджидала его еще с детских лет, и каждый раз он просил отсрочку. (Может, он с ней играл партию в шахматы, как герой в известном фильме Ингмара Бергмана «Седьмая печать»?) Он очень любил рассказывать о том, сколько раз ему удавалось избежать смерти. Например, на Второй мировой войне, куда добровольно отправился партизаном. Он наклоняется за оружием, а над его головой пролетает снаряд и убивает парня позади него. Или он сидит с другим солдатом за столиком, друг напротив друга, и между их лицами пролетает пуля и вдребезги разбивает тарелку на стене.

Когда ему было 79 лет, в его дом ворвались бандиты, избили, ограбили, но оставили в живых.

А уж если он сел в самолет, то и здесь у него обязательно будет диалог со смертью: аварийная посадка, воздушные ямы, тревоги, предупреждения. Случались и автомобильные приключения… И каждый раз смерть минует его. Так он «продержался» почти 90 лет, а умер от излияния крови в мозг.

Звучит странно, но для сербов это оказалось полной неожиданностью: буквально пару недель назад он блистал на телевидении. Была большая передача: он давал интервью, рассказывал про жизнь, шахматы, музыку, про новые свои композиции.

Приехав в Сербию 12 августа, я начала приставать ко всем с расспросами о Глиге (как будто чувствовала!), все отвечали: «Держится молодцом, как всегда!» «Все так же водит машину?» Оказывается, водит. Музыку пишет. За шахматными новостями следит. Встречается с друзьями.

Как я пережил 20-й век? Не могу и сам понять. Моя жизнь могла прерваться гораздо раньше.

Его «звездность» я совершенно не ощущала. С первых же минут нашего знакомства (а это было лет 18 назад) он заставил меня называть его «Глига» и вел себя исключительно просто. В прошлом году я взяла у него интервью, но ничего не опубликовала, потому что было «не до того». Писала ему извинительные письма. Он: «Да ничего, Маш, напишете, когда сможете». Ощущаю сейчас себя паршиво: мало того, что ушел хороший знакомый, осознаю, что единственным мотивом доделать это интервью оказался его уход.

Говорят, первое время душа еще парит над телом, все видит и слышит. Надеюсь, он меня слышит и если что – подправит мою заметку, в которой я передаю нашу прошлогоднюю беседу. Но надо признаться, он этого до сих пор никогда не делал: любил меня и доверял. Я брала у него интервью несколько раз, и все они получались, как сейчас принято говорить, «резонансными»: их перепечатывали, пересказывали, до сих пор вспоминают.

Удивительно, точнее, восхитительно (!!!), но он ни на грамм не ощущал себя пожилым. Молодость его души проявлялась во всем: в образе жизни, в одежде, в его занятиях спортом, и самое главное – в том, что он на девятом десятке сменил профессию. Бросил шахматы и переключился на музыку. «Жизнь – самое ценное, что у нас есть», – любил он говаривать.

Прошлым летом, когда я пришла к нему в гости, он выпил со мной вина, попытался заказать из китайского ресторана еду. Те «тормозили» по телефону. Тогда мы пошли туда живьем. Прекрасно посидели. А потом он отвез меня на машине к моим друзьям.

Жаловался только на две вещи: на колено, из-за которого вот уже несколько лет не имеет возможности играть в футбол и теннис, и на шахматы, которые никак не может выкинуть из головы. Нет, они не «преследовали» его постоянно. Но если случайно заметит какую-нибудь позицию – мозг автоматом начинал анализировать. «Смерть наступила от кровоизлияния в мозг» – мне кажется это чем-то очень символичным. Представляю, что бы он сейчас сказал, если бы узнал причину своей смерти. Как-нибудь сострил бы на эту тему.

Очень люблю шутку. Если бы жизнь была шуткой, было бы гораздо лучше.

А она не шутка?

Нет, но можно сделать ее такой с помощью воображения.

Другой перевод – «можно сделать ее такой с помощью МЕЧТЫ». В сербском языке воображение и мечта – одно слово «машта».

Но он был мечтателем, который свои идеи реализовывал, делал их реальностью. Гроссмейстер Глигорич был избранником своего времени. Не только великаном шахмат, легендой югославского спорта. Он был настоящим идолом для многих поколений югославов. Власть его любила, народ рукоплескал. Еще несколько лет назад была свидетельницей того, как его представили гостем одного шахматного мероприятия, и сотни людей минут пять ему аплодировали.

Что для вас важнее: власть или слава? А может быть, деньги?

Нет, ни власть, ни слава. Для меня самое важное – качество игры. Вот сейчас, например, я сочиняю музыку и больше теряю денег на этом, чем зарабатываю. Если продолжу такими темпами, через несколько лет стану бедняком. Но это не важно. Для меня важно, чтобы всякая мелодия, которую я сочиняю, была высокого класса. В этом суть.

Я больше склонна верить ему, чем завистникам, которые постоянно рассказывали о материальной стороне его отношений с властями. Наверняка человек, 30 лет игравший за богатую страну на первой доске, не нуждался в куске хлеба, только не вижу в этом ничего негативного. Ну повезло ему с кармой!

Вас любила власть. Чего стоила вам эта любовь?

Она мне мешала. Да, два года я практически был «министром шахмат». Помнится, я даже был кандидатом в президенты ФИДЕ. Это была моя ошибка. Но я хотел осуществить свою мечту: вернуть в шахматы Фишера. Моя жена очень хотела, чтобы я стал президентом ФИДЕ. Но я был просто счастлив, когда проиграл выборы: это было такое давление, такие политические интриги!.. Потом снова поступали предложения избираться на этот пост, но я отказывался. Вообще, все это не люблю: совещания, речи…Я понял, ЧТО для меня, ЧТО мое: творческая работа и красота. И еще важно – когда есть кто-то, кто эту красоту любит, может оценить. Если человек говорит, что любит мою музыку, он мне сразу же нравится. ( как обычно приписывают – «здесь Глига смеется». Хотя и ежу понятно! – ММ)

Никто не знал, что я начал писать музыку. Я ее слушал, всегда слушал, каждый день, когда мог, начиная с трех лет непрерывно. Единственное время, когда не слушал – четыре военных года.

Я начал заниматься музыкой в 81 год. В течение двух лет брал уроки гармонии. Знание гармонии было для меня самым важным знанием. Потом мне стало важно научиться управлять музыкальными программами на компьютере. Я освоил это оружие. И теперь могу работать очень хорошо. Безошибочно. Записываю нотами, как я себе мелодию представляю, потом добавляю по законам гармонии другие инструменты и могу делать, что хочу.

Глига писал музыку джаза. Хотя ее переделывали и под рэп, и под попсу. Слова песен также написал сам. Издал диск «Как я пережил XX век». Все прошло очень успешно, критики отреагировали положительно. Последовали многочисленные интервью, передачи, публикации: Глига – не шахматист, а композитор! Начался новый жизненный виток. Глядя на все это, можно ли опасаться старости?

Он начал готовить второй диск…

Если расставить параллельно шахматные разряды и звания в музыке, какой бы у вас был уровень как у композитора?

Гроссмейстер. Средний гроссмейстер. Во всяком случае, я пишу музыку лучше той, которую в основном все слушают. Вообще, похоже, что музыка сейчас переживает период упадка. Из-за рынка. Но так и должно быть. То периоды расцвета бывают у нее, то упадка. Телевидение всячески пытается компенсировать отсутствие хорошего качества музыки разными танцорами, красивыми девушками, акробатами, которые производят визуальные эффекты. Все из-за отсутствия музыки. Это отсутствие надо же как-то заполнять.

Глигу стали окружать известные молодые исполнители: рэперы, рокеры, панкеры, танкеры… Они исполняли его песни сами или вместе с ним. Ему это явно льстило, придавало сил.

Что в вашей жизни значили и значат женщины?

О, это божественные творения! Вы очень красивы! И чем больше телевидения, тем больше видна разница между женщинами и мужчинами. Вообще, мужчины, в основном, страшны. И как назло, на экране показывают самых страшных мужиков, как будто их отбирают туда по внешности. Попадаются, конечно, привлекательные лица, но это крайняя редкость. Но не только лицо у женщины красивее – цвет кожи, ее нежность. Все в женщине красиво! А во многих отношениях вы и гораздо умнее мужчин. Конечно, я не говорю об абстрактных материях, таких как математика, философия, но в практических вещах… А как женщины работают руками! Например, когда мужчина упаковывает вещи в чемодан – это же кошмар! Что становится с вещами: все скомкано, ничего не разобрать потом. Когда чемодан собирает женщина – все так аккуратно сложено, вещичка к вещичке. Разница как между небом и землей! ( на сербском языке это выражение звучит куда жестче – ММ). Без вас нет человечества. Мы без вас вымерли бы в мгновенье ока.

Всю жизнь он был предан своей жене. Она умерла в довольно молодом возрасте, не оставив детей. С тех пор он так и не женился. Дом увешан ее портретами.

И сейчас есть женщины, которые очень хотели бы выйти за меня замуж. Но женщине же надо посвящать время, а у меня его нет: занимаюсь музыкой. Вот и приходится отказывать.

Я так мало времени уделял своей супруге! Дома бывал только наездами. Иногда во время турниров у меня тусовались гости и очень мне мешали. Моя покойная супруга была очень гостеприимна, любила компанию, и она была счастлива, а для меня это было очень беспокойно.

О своей шахматной карьере он вспоминал так:

До 80 лет я занимался шахматами и когда хотел, и когда не хотел. Был один год, когда я бросил шахматы. Мало кто знает об этом. Это был 1976 год, тогда я отказался от девяти международных турниров. Решил пойти опять на факультет и всякое такое ( Глига был довольно известным журналистом, писал статьи и книги, вел рубрики в газетах; его книга о матче Спасский – Фишер переведена на несколько языков и достигла тиража в несколько сот тысяч экземпляров – ММ). Через год я ощутил, что мое финансовое состояние достигло критической отметки. Я был журналистом с очень скромной зарплатой. И в 1977-м начал опять играть. Так что моя шахматная карьера оказалась длиннее, чем я планировал. Но главных успехов я достиг до 1975 года. Этот годовой перерыв вызвал такое падение формы, что я так никогда и не смог вернуться на ту высоту, на которой был.

Мой золотой период пришелся, пожалуй, на 50-е годы. Хотя кое-что было и до этого, в 40-е, когда я выиграл, например, турнир в Варшаве. Тогда я, неизвестный игрок, был на два очка впереди всех, в том числе Смыслова и Болеславского.

В 1956-м на мемориале Алехина в Москве первые два места заняли Ботвинник и Смыслов, третьим был Тайманов, а я – четвертым, впереди Кереса, Найдорфа, Бронштейна, всех ведущих европейских шахматистов. И потом, гораздо позже, я узнал, что Давид Бронштейн, который в то время был претендентом на звание чемпиона мира, произнес фразу: «Если бы сейчас выбирались три ведущих гроссмейстера в мире, одним из этих трех шахматистов должен быть Глигорич». Это очень высокое признание. Он был восхищен моей игрой, а не только результатом. Играл я очень хорошо.

А в 1958-м я достиг высочайшего результата, заняв первое место на первой доске на Олимпиаде в Мюнхене. Я не осознавал, насколько меня уважали в то время. Несколько лет спустя Петросян мне рассказал, что на собрании команды СССР перед матчем с Югославией они думали, какой состав выставить против нас. Они тогда лидировали, а мы шли вторыми. Знали, что я играю на первой доске, причем черными. Ботвинник сказал, что играть не будет. Следующим по очереди должен был быть Смыслов, как вторая доска. И он не захотел. Играл заявленный на третьей доске Керес. Возможно, потому, что мой счет с ним был хуже, чем с Ботвинником и Смысловым. А может быть потому, что я был действительно в отличной форме.

И как закончилась партия с Кересом?

Вничью. Всего я взял 12 очков из 15 партий: 9 побед и 6 ничьих. Даже Ботвинник, который играл на первой доске за Советский Союз и был действующим чемпионом мира, набрал меньше. Один наш шахматный историк сказал мне, что это был лучший результат всех времен на первой доске на Олимпиаде. Я этого не знал.

Несколько дней назад случайно просматривал свои партии в книге и наткнулся на партию с Корчным. Была староиндийка. Я играл вопреки всему, что Корчной признавал здоровыми позиционными правилами. Он проиграл, а после партии сказал, что не понял ни одного моего хода. Но тем не менее. Все его фигуры ушли на ферзевый фланг, а я пошел слоном с g7 на е5, чтобы он поглядывал на короля. Здесь у меня рядом и ферзь, и конь в центре, и ладья по линии «f», которая прорезает все это. И когда он увидел, что ему угрожает жертва на h2 с матовой атакой, сыграл Сd4 с идеей разменять моего слона. А ладья его уже была на с7, так что если я ухожу этим слоном или меняю его, он дает мне ладьей шах на g7, и я готов. Однако он не видел моего хода Фf4. И теперь, если он берет моего слона на е5, я даю ферзем шах на f2, Крh1, Фf1 мат. Потому что ладьи по первой нет – она на моей седьмой горизонтали. И спасения нет, он сыграл g3, я – Кg3, и он сразу же сдался.

Виктор Корчной - Светозар Глигорич Староиндийская защита Мемориал Капабланки, Гавана 1969 1.d4 Nf6 2.c4 g6 3.Nc3 Bg7 4.e4 d6 5.Nf3 0-0 6.Be2 e5 7.0-0 Nc6 8.d5 Ne7 9.Nd2 Nd7 10.b4 f5 11.Nb3 fxe4 12.Nxe4 Nf6 13.Ng3 Nf5 14.Nxf5 Bxf5 15.Be3 h5 16.f3 Qd7 17.Qd2 b6 18.a4 Rae8 19.a5 e4 20.axb6 exf3 21.Bxf3 axb6 22.Ra7 Ne4 23.Qc1 Bg4 24.Bxg4 Qxg4 25.Rxc7 Be5 26.Bd4 Rxf1+ 27.Qxf1 Rf8 28.Qa1 Qf4 29.g3 Nxg3. Белые сдались. За партией Глигорича наблюдает Эрнесто Че Гевара И я подумал: как же я силен! Никогда бы так опять не смог сыграть! Нет, правда! Было еще несколько очень красивых партий. Например, победа над Ботвинником на первой доске в Гамбурге на первенстве Европы. Я его обыграл в полу-Каро-Канне – не знаю, смесь какая-то, он потерял один темп, а я был мастером темпов: кто потерял темп – готов! Светозар Глигорич - Михаил Ботвинник Защита Каро-Канн Командный чемпионат Европы, Гамбург 1965 1.d4 g6 2.e4 c6 3.f4 d5 4.e5 c5 5.dxc5 Nc6 6.Nf3 Bg4 7.Be2 e6 8.Be3 Nh6 9.c3 Nf5 10.Bf2 h5 11.Nbd2 Bh6 12.Qa4 g5 13.h3 Bxf3 14.Nxf3 gxf4 15.Nd4 Qc7 16.Nxf5 exf5 17.0-0 Kf8 18.Bd4 Re8 19.Bf3 Rg8 20.Rae1 Qd7 21.Qb3 Rd8 22.Qc2 Ne7 23.Bxh5 Ng6 24.Bxg6 Rxg6 25.Rf3 Kg8 26.Qf2 Qe7 27.Rf1 Kh7 28.Qc2 Qe6 29.b4 Rdg8 30.R1f2 a6 31.a4 Qd7 32.Kh1 R8g7 33.Qb3 Rg8 34.b5 axb5 35.axb5 Ra8 36.Qb1 Ra5 37.Rb2 Kg8 38.Rf1 Ra8 39.Rbf2 Rg3 40.Rb2 Rg6 41.c6. Черные сдались. Или моя победа над Петросяном, за которую я получил первый приз за красоту. По-моему, это был турнир в Цюрихе, не могу вспомнить...это есть в книге, я не могу все держать в голове. Тигран Петросян - Светозар Глигорич Староиндийская защита Ровинь/Загреб 1970 1.d4 Nf6 2.c4 g6 3.Nc3 Bg7 4.e4 d6 5.Be2 0-0 6.Nf3 e5 7.0-0 Nc6 8.d5 Ne7 9.b4 Nh5 10.Nd2 Nf4 11.a4 f5 12.Bf3 g5 13.exf5 Nxf5 14.g3 Nd4 15.gxf4 Nxf3+ 16.Qxf3 g4 17.Qh1 exf4 18.Bb2 Bf5 19.Rfe1 f3 20.Nde4 Qh4 21.h3 Be5 22.Re3 gxh3 23.Qxf3 Bg4 24.Qh1 h2+ 25.Kg2 Qh5 26.Nd2 Bd4 27.Qe1 Rae8 28.Nce4 Bxb2 29.Rg3 Be5 30.Raa3 Kh8 31.Kh1 Rg8 32.Qf1 Bxg3 33.Rxg3 Rxe4. Белые сдались. И таких партий много. Так что я был на самом верху мировых шахмат в течение долгого времени. И сейчас, когда я стал немножко воображалой, один наш крупный историк шахмат сказал, что я один из тех гроссмейстеров, кто имеет наибольшее количество «антологических» партий. Как поэт. Тот, кто играет партии, которые остаются потом на все времена. В спортивном плане я не был настолько успешен, как десяток других гроссмейстеров: в отличие от них, я не достигал звания чемпиона мира, даже близко к этому не подбирался, даже желания у меня такого не было. Взять, например, проявление совсем нечемпионского характера в матче с Талем в Белграде. Я вел в первой половине и в одной из партий дал ему ничью в лучшей для меня позиции, потому что он хотел в тот день пойти на футбольный матч Франция – Югославия. Потом он меня очень хвалил как настоящего джентльмена. Но я очень доволен своей карьерой. В течение 30 лет играл на первой доске за страну, которая претендовала на звание второй по силе нации в мире, после Советского Союза. Какая стадия партии самая главная? Дебют. С условием, что и остальные стадии вы продолжите играть в том же духе. Но главный секрет шахмат – борьба за темп. Каждый ход – это богатство, которое вы имеете в своем распоряжении. И если вы не делаете сильнейший ход – вы нарушаете равновесие в пользу соперника. Как бы меняетесь ролями. Поэтому не имеете права на ошибку. И каждый ход должен быть кратчайшим путем к цели, стратегической или тактической. В моей работе над шахматами главное было – творчество. И логика. Логика у меня хорошо развита. И очень сильно играл дебюты. Найдорф однажды сказал (хотя до сих пор не знаю, как это воспринимать – как комплимент или как повод для драки): «Если бы я в своих партиях получал по дебюту такие позиции, как Глигорич, я бы стал чемпионом мира». Но при этом играл я очень легко, готовился мало. А «вариант Мар-дель-Плата» придумал за десять минут перед партией с Найдорфом. До этого он меня обыграл на Олимпиаде в Хельсинки в 1952-м. И вот на следующий год мы встречаемся в Мар-дель-Плате. Раньше ведь как игралась староиндийка? Конем на с6 вообще редко ходили, все выводили его на d7. А когда ставили на с6, то дальше игра шла по следующему сценарию: запрут центр, а потом перебрасывают ладью с f6 на g6, а кони, как два идиота, стоят на e7 и d7 и мешают всем остальным фигурам. Все так играли и проигрывали. И я сказал: «Что с этим миром? Явно что-то не в порядке!» Так пришла идея сначала улучшить положение всех фигур, а уже потом атаковать. Мигель Найдорф - Светозар Глигорич Староиндийская защита Мар-дель-Плата 1953 1.d4 Nf6 2.c4 g6 3.Nc3 Bg7 4.e4 d6 5.Nf3 0-0 6.Be2 e5 7.0-0 Nc6 8.d5 Ne7 9.Ne1 Nd7 10.Nd3 f5 11.f3 f4 12.Bd2 Nf6 13.b4 g5 14.c5 h5 15.Nf2 Ng6 16.Rc1 Rf7 17.cxd6 cxd6 18.a4 Bf8 19.a5 Rg7 20.h3 Nh8 21.Nb5 g4 22.fxg4 hxg4 23.hxg4 a6 24.Na3 Bd7 25.Nc4 Rc8 26.Nb6 Rxc1 27.Bxc1 Be8 28.Ba3 Nf7 29.Qc2 Nh6 30.g5 Rxg5 31.Rc1 Rg3 32.Bb2 Nfg4 33.Nxg4 Nxg4 34.Bxg4 Rxg4 35.Qf2 Bg6 36.Rc4 Qe7 37.Bc3 Qh7 38.Qe2 Rh4 39.Kf2 f3 40.Qe3 Rf4 41.gxf3 Qh2+ 42.Ke1 Qh1+ 43.Ke2 Bh5 44.Kd2 Rxf3 45.Qg5+ Bg7 46.Kc2 Rf2+ 47.Bd2 Qd1+ 48.Kc3 Qa1+. Белые сдались. Я научился играть в шахматы довольно поздно – в 11 лет. Тогда я сыграл в турнире детей до 14 лет, конечно же, выступил плохо, но мне очень понравилась атмосфера. Это было в Белградском шахматном клубе, там был огромный зал с огромными столами, на которых стояли огромные шахматы. Меня восхитила красота всего этого. И настолько привлекла, что я начал вырезать партии из шахматных рубрик газет, достал откуда-то и выучил книгу дебютов. И так продвинулся, что в следующем году уже пришел играть на турнир до 14 лет подготовленным. И подошел к финишу турнира лидером. Это был турнир по быстрым шахматам. Но раньше не было часов, как сейчас. А были такие часы, что судья каждые десять секунд кричал: «Белые!» и каждые десять секунд: «Черные!» Все шахматисты должны были по этому сигналу сделать ход. Никто не имел права опоздать, иначе засчитывалось поражение. Ничего себе! А раньше того, как он крикнет, я не имею права сделать ход? Нет. И ничего нажимать не надо было? Нет, но судья очень внимательно следил. Чуть кто запоздает – поражение. И много было поражений из-за времени? Нет, все были очень дисциплинированы. Сейчас бы многие, может, и не успевали, но раньше мы были приучены к дисциплине. Должен сделать ход, пусть и глупый! И вот мой соперник делает глупый ход, и проигрывает партию, и у него выступают слезы на глаза. Я его пожалел и вернул ему ход. Судья это увидел, но промолчал. И вся эта ситуация вывела меня из равновесия так, что я проигрываю эту партию. В результате чего мой соперник отобрался в финал, а я – нет. Мне как раз не хватило этого очка или половины. Но поскольку судья видел всю ситуацию, он позволил и мне войти в финал. И уже в финале я стал первым. Когда мне исполнилось 15, я играл в турнире до 18 лет. Тогда я уже был завсегдатаем Белградского шахматного клуба, хотя гимназистам был запрещен вход в клуб в вечернее время. Там работал двухметровый охранник по имени Десимир. Он меня очень любил. И когда я появлялся в огромных воротах, он замечал меня и тут же опускал голову к газете, как будто ее читает, и я, опустив голову, проскакивал мимо него и целый вечер проводил в клубе. Вскоре я стал играть уже в силу взрослых игроков нашего клуба, занимавших первые места в командных соревнованиях. В 1939 году чемпионат Югославии среди любителей проходил в Загребе, и я очень хотел поехать, но поскольку был крайне беден, то не имел средств на это. И наши из клуба оплатили дорогу, написали письмо в Загреб с просьбой оплатить мне там проживание с питанием, и мне удалось попасть на такое важное соревнование. На чемпионате я выполнил мастерскую норму и получил право ездить по всем турнирам в Югославии и играть с такими великанами шахмат, как Видмар, Пирц, Трифунович, Костич и другими. Потом из-за войны турниры прекратились. В 41-м я бежал из Белграда. Но не по своей воле, а благодаря другим людям. Дело в том, что я остался без родителей очень рано. Мама умерла 1 ноября 1940 года, а отец – еще когда мне было восемь лет, внезапно. Когда умерла мама, я остался сиротой, но к тому времени уже прославился как шахматист. И получил три предложения содержать меня до окончания образования. Я согласился на предложение председателя Белградского шахматного клуба, хотя другое предложение было гораздо заманчивее. Оно исходило от одного журналиста, писателя, который был исключительно богат и жил один во Франции, в известнейшем доме, который до сих пор существует. Я, просто из глубокого уважения к председателю клуба и его семье, где очень часто бывал, и играл в шахматы, в пинг-понг, и все такое, отказался от предложения писателя. Потом выяснилось, что он придерживался левых политических взглядов, и когда фашисты вошли во Францию, его расстреляли. Если бы я был в той квартире, меня расстреляли бы вместе с ним. А председатель клуба почувствовал, что угрожает опасность. С конца 1940 года Гитлер предлагал Югославии присоединиться к тройному пакту, куда входили Германия, Италия и Япония – три фашистских страны. Народ Югославии, естественно, был против этого. 26 марта, на следующий день после того, как протокол о присоединении все же был подписан югославским премьер-министром, во многих городах прошли огромные демонстрации, на которых звучал лозунг: «Лучше война, чем пакт!» И он уже в этот день понял, что Югославии войны не избежать. Взял всю свою семью, семьи трех своих братьев и меня, и переселил нас всех во Врнячку-Баню, на юг. 6 апреля Гитлер, без объявления войны, стал бомбить Белград, и мы из Врнячки-Бани перебрались в Черногорию. А Черногорию взяла на себя Италия, оккупационный режим у нее был гораздо мягче, чем у Германии. Оттуда, уже в 43-м, я пошел в партизаны. В партизанах и остался до конца войны. Дослужился до ранга капитана и получил две военные награды. Когда офицером вернулся с войны, то начал выполнять полуполитические функции, что-то вроде шахматного министра. Но еще не понимал, кем хочу стать на самом деле. Думал пойти в медицину, но во время войны случайно оказался свидетелем того, как живому человеку ампутировали ногу. И врач потребовал вывести меня из комнаты, потому что понял, что я могу потерять сознание от этой картины. Тогда я осознал, что медицина не для меня. Брат моего покровителя был инженером института имени Николы Теслы. Он привел меня туда, чтобы я посмотрел, подходит ли мне техническая отрасль. Мне и это по душе не пришлось. А вскоре я организовал первый после войны чемпионат, в котором сам же и участвовал, и занял второе место. Мог и первое, но из-за неопытности и чрезмерных амбиций отказал Трифуновичу в ничьей. А с той ничьей становился первым. Но все-таки он был более опытный игрок. Через два года я уже начал играть на первой доске за Югославию. О многом мы еще говорили в тот вечер. Например, о Роберте Фишере: Я был его другом 50 лет. Фишер не должен был провоцировать судьбу. Но это какая-то мания в человеке: обязательно должен показать, что он умнее главы государства. Он мало играл и рано умер. А мог сохранить себя для своего творчества, не бросать вызов судьбе. У него была та разновидность паранойи, что все хотят его использовать. Но он был фантастическим, невероятным фанатиком шахмат. Он думал только о шахматах, почти ни о чем другом не разговаривал. И дал шахматам очень много. Ведь гениальные вещи можно создавать, когда ты этому абсолютно посвящен, полностью сконцентрирован. Когда мысли интенсивно целенаправленны, тогда и создается что-то. О возрасте: Когда я был в Африке, ко мне подходили молодые шахматисты, здоровались, рассказывали, что смотрели мои партии. Получается, что мои партии позитивно воздействовали на их воспитание. Сейчас я бы так ни за что не смог сыграть. Пришлось бы учить самого себя. Возраст все-таки помеха. Но не из-за уменьшения умственных способностей, а из-за физической формы. Постоянная бессонница, плохая спортивная форма, разные вещи, которые мешают старым людям. Тем не менее, Корчной продолжает показывать прекрасные результаты на турнирах. Да, он, конечно, исключительный случай, чудо. Но все-таки если посмотреть в целом результаты последних лет, то его шахматная форма идет немного вниз, а не вверх. И напоследок немного о жизни: Мой друг-психиатр поставил мне «диагноз»: «Ты – человек нормальный. А быть в наше время нормальным – это ненормальность». Первая песня, написанная Глигой на сербском языке, называется «Иди везде, по целому миру, но домой возвращайся». А вот что он говорит о своей главной, любимой песне «Жизнь – это все, что у нас есть»: Это моя основная философия. Вселенная существует миллионы лет, есть много уровней, миров, огромных по размерам, абсолютно нереальных для человеческого ума. И нигде нет жизни. Во всяком случае, еще не открыли. Жизнь есть только на нашей маленькой планете. Вы набожны? Нет. Что происходит с человеком после смерти? Ой, если бы мы это знали! Ну все-таки. Мы как вид развивались многие тысячи лет. И мы – единственный вид, который способен осознать все. Я и в песне так говорю: …Человек должен понять, насколько это важно – быть живым. И не надо больше ничего! Только быть живым и, по возможности, здоровым. И жить содержательно. И исполнить то время, которое ему выделено. Человеческая жизнь – одна минута, относительно вселенского времени, образно говоря. И эта минута настолько драгоценна – никогда больше не повторится! И что придумала природа? То, что человечество постоянно обновляется. И не только человечество – все виды живой природы, включая и флору, и фауну. Глига, дорогой! Уверена, вы сейчас читаете эти строки. Извините, что не сделала это интервью вовремя. Надеюсь, не написала ничего лишнего. С глубоким уважением, Маша.